Князь Барятинский. Ближний Круг
Шрифт:
– Костя, прекрати! Ты с ума сошёл?! – рядом с нами оказалась Нина.
Тоже вскинула ладонь, та засветилась – я понял, что сейчас вспыхнет ещё одна молния.
– Всё в порядке, – прохрипел Григорий Михайлович, – успокойтесь, оба! Константин, отпусти меня.
Я, помедлив, разжал захват.
– Костя! Что ты творишь?! Как тебе не стыдно?! – Нина опустила руку. Она, кажется, едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.
– Это моя вина, – потирая шею, проговорил Григорий Михайлович. – Не подумал, что Костя может воспринять мои действия, как агрессию.
– Я не привык воспринимать оружие, нацеленное на меня, по-другому, – буркнул я. – Не станете же вы утверждать, что шар, который держали в ладони – всего лишь местный аналог утюга? И вы намеревались погладить мне рубашку?
Григорий Михайлович улыбнулся.
– Ты, вероятно, удивишься, но… Пообещай, что больше не станешь на меня бросаться.
– Я не даю опрометчивых обещаний.
– Что ж, в таком случае, пообещаю я.
Григорий Михайлович подошёл ко мне. Прижал правую ладонь к сердцу и, глядя мне в глаза, серьёзно проговорил:
– Клянусь, что не намерен причинять тебе вред. Клянусь, что любые мои действия, сколь бы странными они тебе ни казались, нацелены прежде всего на то, чтобы помочь тебе адаптироваться. Властью, принадлежащей мне, как старшему рода, клянусь, что каждый из Барятинских будет предан тебе – отныне и до последнего вздоха. Слово дворянина.
Ладонь старика окружило сияние. Вспыхнуло – и погасло.
– Это наша родовая клятва, – сказал Григорий Михайлович. – Теперь ты мне веришь?
Верю ли я человеку, которого впервые увидел полчаса назад?
«Не вздумай!» – вопили в один голос мой опыт и разум. Но я никогда не стал бы тем, кем стал, если бы руководствовался одним только разумом.
Я обладал тем, что в моём мире называли интуицией. Шестым чувством. И это чувство всегда меня выручало. Помогало безошибочно распознавать опасность. Отличать друзей от предателей. Благодаря этому чувству я избежал стольких ловушек, что давно сбился со счета. И славу бессмертного, человека, которого невозможно убить, получил также благодаря ему.
Сейчас, когда старик произнёс родовую клятву, вдруг пришло понимание, откуда появилось это чувство. Что на самом деле хранило и оберегало меня все эти годы.
Семья. Род. Кровь, текущая в моих жилах…
Я не знал своих родителей. С самого детства жил, полагаясь лишь на себя. В моей жизни были друзья. Соратники. Женщины… Но никогда прежде я не испытывал ничего подобного.
Свечение, окутавшее ладонь Григория Михайловича, как будто передалось и мне. Я не просто верил старику. Я знал, что род Барятинских никогда меня не предаст. Потому что я – часть этой семьи. Этого могучего рода.
– Верю, – сказал я.
Протянул старику руку. Он крепко её пожал. Подошла Нина, положила сверху свою ладошку. Улыбнулась.
– Теперь почти вся семья в сборе.
– Почти? – спросил я.
– У тебя есть сестра-близнец, – сказал Григорий Михайлович. – Её зовут Надежда. Пока мы, по понятным причинам, не рассказывали Наде, что произошло.
– Я уверена, что рассказывать и не нужно, – вмешалась Нина. – Надя ещё слишком юна для того, чтобы быть осведомлённой о подобных вещах. Твой поступок, дядюшка, может её шокировать. Внешне-то Костя совершенно не изменился!
Григорий Михайлович покачал головой:
– Боюсь, что при нынешней расстановке сил о таких словах, как «слишком юный» нашему роду придется забыть. Борьба предстоит тяжёлая и очень опасная. – Он повернулся ко мне. – Ты, как я успел убедиться, чувствуешь себя и впрямь неплохо. Сколько времени тебе понадобится на то, чтобы одеться?
– С того момента, как получу одежду – сорок пять секунд.
– Да ты, оказывается, остряк, внучек, – засмеялся Григорий Михайлович.
– Я не шучу… – Я застопорился, не зная, как его назвать.
– Дед, – подсказал Григорий Михайлович.
Я кивнул:
– … дед.
– Через полчаса жду у себя в кабинете. Нам предстоит обсудить немало.
Глава 2. Большие надежды
Одежду мне подала Китти – притащила откуда-то из соседней комнаты. Осведомилась, не нужна ли помощь, а получив категорическое «нет», удивилась и, кажется, расстроилась. Но спорить не посмела, вышла.
Я надел светлую рубашку с открытым воротом и широкими рукавами. Такие же светлые брюки. Ремня не было. Головного убора тоже. А обуться мне предлагалось в войлочные туфли на мягкой подошве, богато украшенные вышивкой.
В такой одежде я чувствовал себя крайне неуютно.
Броский – незаметен будет разве что на снегу, – непрактичный цвет. Комок грязи или капля крови – и этот, с позволения сказать, костюм будет безнадёжно испорчен. Дурацкие широкие рукава. Вместо обуви вовсе какое-то недоразумение – будем надеяться, что это домашний вариант, и для выхода предполагается что-то другое. Хотя, будь у меня выбор, я предпочёл бы чему угодно привычную полевую форму. А вдобавок ещё и волосы! Я взъерошил шевелюру. Густые, темные, они доставали мне до плеч.
Я взглянул на напольные часы, стоящие в углу – массивную башню из светлого дерева. По циферблату, размером с хорошее блюдо, неспешно двигались золотые стрелки. С того момента, как Китти принесла одежду, прошло едва ли пять минут. А значит, время у меня ещё есть.
Я направился в санузел. Осмотрел полку, обильно уставленную самыми разнообразными средствами для ухода за лицом, телом и чёрт знает, чем ещё. И быстро обнаружил то, что искал – бритвенный станок. Выглядел он, как новый – вряд ли Косте, в его шестнадцать лет, часто приходилось бриться.