Князь мертвецов
Шрифт:
Спотыкаясь, и отчаянно запрещая себе оглядываться, Митя зашагал к выходу из проулка. Дмитрий Меркулов, усмиритель мертвецов и победитель варягов, в страхе бежал от дворника с лопатой! Хорошо хоть, об этом никто не знает, даже сам дворник.
Прилагая усилия, чтоб удержать нервное хихиканье, Митя свернул на проспект и двинулся в сторону дома.
– Дмитрий, здравствуйте! Произошло нечто прекрасное, что вызвало на вашем лице столь блаженную улыбку?
На молодых людей у края тротуара Митя обратил внимание, лишь когда сворачивать
Алешка Лаппо-Данилевский скользнул по свертку у Мити в руках таким ироническим взглядом, что Мите пришлось сделать усилие, чтоб не спрятать сверток за спину. Да, покупки должен доставлять приказчик, а вещи из починки забирать горничная, но Великие Предки, вот он еще перед Алешкой не смущался!
Митя перехватил пакет покрепче и сам придирчивым взглядом окинул своего давнего... нет, не врага, много чести ему! Просто - крайне неприятного типуса, замешанного разом со своим папенькой во многие преступлениях. Только вот не пойманного пока.
Преступный типус Алешка был хорош! Шитый сюртук отличного сукна делал его плечи шире, а талию - тоньше. Крой панталон был наимоднейшим, по крайности, в начале лета, когда Митя уезжал из Петербурга.
«А ведь ему шил кто угодно - но не Йоэль! Если всё получится, только у меня будет гардероб от альва-портного, в жилах которого течет кровь старших детей богини Дану! Тут не то, что Алешка, сам младший князь Волконский от зависти изойдет!» - Митя заулыбался еще радостнее.
Алешка при виде его счастливой физиономии насупился:
– Неужели тоже радуетесь указу государя? Или что приняли его только сейчас?
«У тебя никогда не будет шитых альвом сюртуков!» - мысленно повторил Митя, и даже веки прикрыл, упиваясь сознанием своего превосходства.
– «И я позабочусь, чтоб ты прочувствовал это во всей полноте прежде, чем уничтожу тебя окончательно!»
Двое других: смуглый кудрявый гимназист и широкоплечий реалист, в чистых, но при том весьма поношенных форменных мундирах, были бы Мите и вовсе не интересны, если бы не их явное противостояние с Лаппо-Данилевским.
– Господа, если уж Алексей не удосужился нас представить, позвольте, я сам... Дмитрий Меркулов.
– он резко, почти по-гвардейски, наклонил голову.
– Тысячу извинений, Митя, я должен был сообразить, что знакомство с сыном еврейского сапожника вас порадует, - ехидно протянул Алешка.
– Захар Гирш, ученик шестого класса гимназии. Пока еще...
– многозначительно добавил он.
«Сапожника?
– в смятении подумал Митя.
– В Петербурге я, конечно, был знаком с парой сапожников, но это знакомство касалось только и исключительно сапог. А не вот так, представиться как равному.»
– А вы, значит, сынок полицейского.
– скривился гимназист. Его знакомство, кажется, тоже не порадовало.
Алешка аж прижмурился, как довольный кот:
– Уверен, вы найдете много общего!
– сладко протянул он.
– Ведь если бы нынешний указ государя приняли раньше, никаких господ...
– последнее слово он будто выплюнул, - Меркуловых и вовсе не было!
Митя внимательно посмотрел на Алешку. А может и ладно. Ну - смерть. Что такое собственная смерть в сравнении с возможностью совершенно законно и безнаказанно убить эту наглую тварь? Можно даже не сразу, язык сперва оторвать... Еще что-нибудь... Послушать, как он визжит... Полюбоваться, как ползает, заливаясь кровью... А потом...
Алешка почему-то нервно сглотнул и перехватил трость, будто собираясь отбиваться.
– Алексей имеет в виду новый указ, - отрывая Митю от мечтаний, вмешался гимназист Гирш. Губы его кривились в гримасе: то ли болезненной, то ли презрительной.
– Господин министр просвещения Делянов предложил, Его Императорское Величество государь-Даждьбожич...
– в титуловании слышалось отчетливое презрение, - изволили согласиться!
– он вытащил зажатую подмышкой газету и с выражением зачитал, - «... директорам гимназий и прогимназий при приёме детей в учебные заведения учитывать возможности лиц, на попечении которых эти дети находятся, обеспечивать необходимые условия для обучения...»
– Да-да, - Алешка закивал, став удивительно похожим на тетушкиного любимого китайского болванчика - фарфорового уродца с качающейся головой. И продекламировал.
– «Taким образом, гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детям коих… - и Алешка торжественно, отделяя одно слово от другого закончил, - вовсе не следует стремиться к среднему и высшему образованию»!
– А вы, Алексей, похоже, наизусть выучили.
– сказал - как сплюнул - Гирш.
– Гениальные слова не худо и запомнить, - с явным удовольствием парировал Алешка.
– именно после таких деяний осознаешь величие и мудрость государя! Так что готовьтесь к исключению, сударь Гирш!
На скулах гимназиста вспыхнули алые пятна, и он шагнул к Алешке. Мысль о скорчившимся на мостовой Алешке, которого месят тяжелыми сапогами, пошитыми Гиршем-старшим, была приятной, но увы, бесперспективной. Начнется драка, прибежит городовой, а Мите сейчас вовсе не нужно лишнее внимание
– Почему вас это волнует, Алексей?
– Митя снова будто невзначай вклинился между ними.
– Вы ведь, кажется, на домашнем обучении.
– Господин Лаппо-Данилевский-младший в позапрошлом году был у нас вольнослушателем в гимназии. Но предпочитал покидать класс через окно и посиживать в кофейне, - усмехнулся Гирш.
– Алексей, так вы бездель... бунтарь?
– вздернул брови Митя.
Лаппо-Данилевский скроил высокомерную мину:
– Мы с отцом решили, лучше будет, если я стану заниматься на дому. Я ведь, знаете ли, еще и в делах ему помогаю.