Князь мертвецов
Шрифт:
– Я тебе эту стекляшку знаешь, куда засуну?
– прошипела она, взмывая к потолку. Зависла, растопырив крылья, как нетопырь. И медленно, с усилием, потянула осколок из груди. Зазубренная стекляшка остро сверкнула в лунном свете и полетела прямиком в Митю.
Митя успел вскочить. Схватил подушку, отмахнулся. Обломок вспорол подушку - вихрь пуха и перьев взмыл к потолку. Белые перья из подушки налипли на черные крылья мары, та пронзительно зашипела и сложив крылья, упала на Митю.
Она оказалась невероятно, чудовищно тяжелой!
– Ты ... обещала!
– насилуя перехваченное горло, прохрипел Митя.
– Слово ... дала ... Не будешь ... меня ... убивать ...
– Как в моем современном мире говорили: я - хозяйка своего слова! Захотела - дала, захотела - взяла обратно!
– фыркнула мара.
Эти слова настолько противоречили самой сути честного слова, что Митя только и мог судорожно забиться, пытаясь скинуть пришпилившую его к полу нежить.
Мара прижалась к нему ледяным телом и прошипела у самого уха:
– Сказал, что деньги нужны для Истинного Князя, вот и будь им! Я тоже один раз сказала лишнего перед лицом Темной Хозяйки - и стала марой22. Так почему тебе должно nовезти больше?
– ее руки, чудовищно сильные, сомкнулись у Мити на горле.
Сперва пришла боль, а потом перед глазами потемнело. Темнота распахнула двери - оттуда дохнуло леденящим холодом и донесся тихий, завораживающий шепот. Шепот этот манил, звал, Митя почувствовал, как проваливается в него, как в болото, погружаясь в караулящую его тьму.
Сгущающийся мрак распорола ветвистая молния! Боль исчезла, в легкие хлынул воздух, Митя распахнул глаза.
Трескучая перунова дуга искристым ореолом полыхала за спиной мары. Ломкие, брызжущие золотом цепи перуновых разрядов обернули ее тело, ореолом вспыхнули по крыльям. Мару выгнуло, как туго натянутый лук, крылья конвульсивно задергались, в залитых тьмой глазах замелькали сполохи, она мелко затряслась, скатилась с Мити и замерла рядом на полу, широко раскинув крылья.
За спиной у нее стоял Ингвар - а на конце обернутой проволокой трости плясал пучок молний.
Глава 25. Признание мерзавца
Ингвар шагнул вперед - короткий выпад и он ткнул тростью в лежащую мару, до отказа вывернув ручку. Мару снова выгнуло дугой. Раскинутые крылья судорожно забили по полу, запрокинутая голова стучала об пол, рыжие волосы пошли волной, будто живые, и враз встали дыбом!
– Не ... надо ...
– прохрипел Митя. Встать он не мог, но изогнулся и ударил подошвой, выбивая трость у Ингвара из рук.
Та отлетела, стукнулась об ножку комода, да так и осталась лежать – изломанные плети молний били из нее, прожигая паркет.
– Зачем?
– закричали оба: Ингвар -
– Говорил вам уже, это моя мара, - выдохнул Митя, и с трудом сел.
На него посмотрели непонимающе, а он разозлился - чего тут не понять? Мара - его, он к ней привык уже, и не мог допустить, чтоб ее совсем ... того ... Не убили, она и так нежить, но перуновы молнии на нее явно действовали. И это замечательно, теперь он знает, что и на смертевестницу есть управа. И мара это тоже знает. Прав был все же отец, Ингвар может быть полезен, весьма и весьма.
– А еще вы говорили, что она вам надоела, - процедил Ингвар, настороженно выставляя трость в сторону мары.
— Это еще хорошо подумать надо: кто кому больше!
– проворчала мара.
На миг они с Митей замерли, оба на коленях, как зеркальное отражение друг друга. Потом мара зло прошипела:
– Опять выкрутилссся! Ладно ... Сколько ни бегай - от смерти не убежишь!
– и одним прыжком, с места, оттолкнулась руками и ногами, и перескочила на подоконник. Рванула за край - плотно подогнанная зимняя двойная рама глухо хрупнула и распахнулась. Мара сложила крылья и спиной вперед перевалилась через подоконник.
Ингвар вскрикнул и кинулся к окну.
– Она не разобьется, Ингвар, - Митя тяжело привалился к ножке кровати.
Холодный ночной воздух взвихрил портьеры, прошелся по комнате, вороша бумаги на столе. Послышался шорох громадных крыльев и мимо окна промелькнул черный силуэт. С высоты донесся скрипучий крик - и все стихло. Ингвар еще мгновение постоя у распахнутого окна, потом медленно и аккуратно принялся прилаживать раму обратно. Рама не входила, Ингвар отложил трость, вытащил из кармана отвертку, отжал край, поправил тряпки, проложенные между рамами для тепла. Все это размеренно, сосредоточенно. Не оглядываясь. Рама глухо стукнула и встала на место.
Хорошо ... Не вставая с пола, Митя устало откинул голову на постель. Сам бы он так на место не приладил. Обеими руками потер шею: болезненно саднили порезы, под пальцами ощутимо наливались синяки. Вот нравится нежити его горло, прямо нездоровая страсть какая-то. Хотя могут ли быть здоровые страсти - у нежити? И какая страсть для нежити - здоровая? Живых грызть, а не душить?
Мысли текли вялые, бессмысленные. Подниматься с пола, не хотелось, а дойти до ванной так и вовсе представлялось чем-то навроде экспедиции по неизведанным сибирским просторам. Единственным желанием было, чтоб его не трогали.