Князь мертвецов
Шрифт:
– Что тебя так взволновало, Людмила?
– отец отдал трость и шляпу возникшей, точно бесплотный дух, Маняше.
– Что Дмитрий ... связался с каким-то... разбойниками ... бунтовщиками ... и его ... арестовали?
– Как видишь, вот он, Дмитрий, жив, здоров и на свободе, - отец кивнул на Митю.
– Что у нас на обед?
– отец направился было в сторону столовой, но тетушка отчаянно метнулась ему наперерез:
– То есть, ничего подобного не было? Ее превосходительство и госпожа Лаппо-Данилевская, хочешь сказать, они ... солгали?
– Здесь была Лаппо-Данилевская?
–
– Да! Я велела подать чай, Ниночка читала им стишок, они даже аплодировали, я была так счастлива ... А потом они сказали, что приехали меня поддержать ... И удивились, что я не знаю… И сказали... Что он!
– она вдруг крутанулась на каблуках и устремила на Митю обвиняющий перст.
– Состоит в организации! Злоумышляющей против власти! И императора! Что полицмейстер его разоблачил! И что никто не поверит, будто ты не знал о его художествах! Тебя тоже могут арестовать!
– пронзительно завопила она, обеими руками хватаясь за брата, будто тут уже стояли жандармы, готовые тащить его в крепость.
– Людмила, успокойся!
– почти испуганно отдирая от себя пальцы сестры, зачастил отец.
– Я уже все уладил!
– Как? Как ты это уладил?
– Выгнал полицмейстера, и все дела!
– Как... выгнал?
– тетушка замерла, смешно растопырив руки и выпучив глаза.
– Как обычно начальник гонит зарвавшегося подчиненного.
– Что же ты наделал!
– страшным шепотом выдохнула Людмила Валерьяновна. Руки ее повисли вдоль тела, и она медленно опустилась прямиком на ступеньку лестницы.
– Мне же дамы все про него рассказали! У него же везде – волосатая лапа! Он с влиятельными людьми связан, оказывает им услуги, они его ценят, и с ним сам губернатор предпочитает не ссориться! А ты его выгнал? Аркадий, это конец! Он поедет в Петербург, ты потеряешь всё, к чему шел долгие годы, и мы ... Ниночка... дом в Ярославле продали...
– она уставилась на Митю дышащим ненавистью взглядом.
– Все из-за этого мальчишки!
– Сестра, немедленно прекрати истерику! И оставь, наконец, моего сына в покое!
– Твоего сына?
– она истерически расхохоталась.
– Вся губерния знает, что он тебе не сын! Пусть эти Кровные приезжают и забирают, наконец, своего пащенка, которого они тебе подсунули! Одни беды от него!
Тишина. Душная, как пуховая перина, и тяжелая, как могильная плита, опустилась сверху. Митя уставился перед собой. Не на тетушку. Не на отца. Самое страшное, что могло быть в жизни, оказывается, не гоняющаяся за ним смерть. И не отсутствие приличного гардероба. А увидеть выражение отцовского лица сейчас. Увидеть и прочесть, что отца у него больше нет. То есть, отец есть, но ... нет.
– Прошу прощения, - голосом, гулким и холодным, как дыхание свежей могилы, сказал Митя.
– Я пойду к себе в комнату. Обедать не буду. Не голоден, - и чеканным шагом - ступенька -ступенька-ступенька... так легче идти ровно, не шатаясь, если ставить ногу на каждую ступеньку и еще немного вдавливать, будто та могла убежать, он двинулся вверх по лестнице. Прошел мимо Ингвара – за плечом мелькнула бледная, растерянная физиономия германца.
Он шагнул в поджидающую его внутри темноту.
На горло Мите легла узкая девичья ладонь, острые, как ножи, когти впились в кожу и обдавая мертвенным холодом, в ухо шепнули:
– Когда ты уже сдохнешь, наконец?
Глава 24. Разборки с марой
Посеребренный нож скользнул из рукава в ладонь раньше, чем эти слова прозвучали. Митя крутанул его между пальцами и ударил назад. Тьма сзади шевельнулась, нож пырнул пустоту, а кончики когтей глубже вошли в шею. Митя почувствовал, как течет кровь.
– А-ах!
– сладострастно выдохнули у него над ухом и длинный тонкий язык скользнул по коже, слизывая кровь.
Ощущения были чудовищными! Края языка оказались острыми, как двухсторонний клинок, и горячими, как раскаленное железо. Рвущийся из груди крик удалось задавить отчаянным усилием, Митю выгнуло в спине, затылок долбанулся о закрытую дверь - будто сзади никто и не стоял! Но хватка на горле не ослабевала.
– Думаешь, если ты упокоил и убил, теперь можешь делать, что хочешь?
– прошипел голос и новое прикосновение языка к шее вызвал новый всплеск боли.
– Брать - и не платить?
– Арххх!
– Митя захрипел, судорожно дергаясь в сомкнувшейся на горле хватке.
– Чшшшто?
– яд в голосе, казалось, был материальным - он разъедал кожу.
– Сказать что-то хочешь? Ну, говори ...
Хватка на горле разжалась, а чудовищный удар в спину швырнул его через всю комнату. Митя с размаху рухнул на кровать, так что та протяжно заскрипела. Перекатился, путаясь в перине, заскреб руками и ногами, отчаянно пытаясь освободиться от обмотавшегося вокруг одеяла, и свалился, всем телом грянувшись об пол.
Растопырившаяся, точно огромный паук, мара замерла напротив. Ее бледное лицо слабо светилось в темноте, глаза казались темными горячими ямами - так угли горят под слоем золы. Из-под подрагивающих от едва слышного рычания кровавых губ выглядывали желтые клыки - гибкий, не по-людски длинный, алый язык смачно прошелся по одному, по второму и припадая грудью к полу, мара медленно поползла к нему - ее свисающие рыжие патлы скребли по доскам, как скребет волочащийся за крысой голый хвост.
– Я ничего не брал!
Даже раздирающая горло боль вдруг отступила - Митя рывком взвился на ноги, отступил, едва не рухнув снова на кровать, и выставил перед собой нож.
– Да чшшшто ты говоришшшшь!
– прошипела мара, подкрадываясь все ближе. Хребет ее нечеловечески изгибался, то прогибаясь до самого пола, то выламываясь чудовищным горбом, сложенные за спиной крылья судорожно топорщились. – А мертвеца кто ссссегодня поднял? Вот так просто взял - и потревожил смертный покой. Не ради спасения, не ради защиты, а для чего?