Князь мертвецов

Кащеев Кирилл

Ада тихо ахнула, щеки у нее запылали горячечным румянцем, а на ресницах повисли слезы.

– Ваше поведение оскорбительно, Ждан Геннадьевич.
– сквозь зубы процедил Митя.
– Боюсь, я вынужден буду сообщить о ваших словах как своему отцу, так и отцу Ады.

– Думаю, у обоих ваших родителей будут другие заботы, посерьезнее, - ухмыльнулся полицмейстер.
– Равно как у родичей остальных юношей и барышень, - он обвел всю компанию довольным взглядом, с особенным плотоядным интересом уставившись на Гиршей.

Испуганная Сара схватила брата за руку.

– Мы ничего плохого не делали!
– подрагивающим голосом сказал Гирш, крепко сжимая пальцы сестры между ладонями.

– Узнаю лукавую жидовскую породу!
– усмехнулся полицмейстер.
– Плохого они не делали. Для вас и бомбу в государя кинуть - хорошо. А вот вы, барышня Ариадна, можете поклясться своей дворянской честью, что вы тут только чай пили, да ухаживания господина Меркулова-младшего принимали?
– и полицмейстер оскалил пожелтевшие от табака зубы в издевательской ухмылке.

Ада снова покраснела, а потом вся кровь отхлынула от ее лица. Она посмотрела в одну сторону - натолкнулась на умоляющие взгляды Гиршей, в другую - на нее сочувственно и одновременно презрительно глядели Иван с Петром. И прикусив губу, низко опустила голову.

– Не можете ...
– с торжеством начал полицмейстер.

– Конечно, она не может.
– вздернул бровь Митя.
– Ада мои ухаживания принимать не желает, но сказать об этом при всех и обидеть меня, ей не позволяет воспитание.

– А ваше семейство тоже не без жидов в родне - эдак выкручиваетесь? – теряя терпение, рявкнул полицмейстер.

– Какое именно семейство вы имеет в виду, Ждан Геннадьевич? Меркуловых или князей Белозерских?

– Вы мне своей Кровной Родней в нос не тычьте!
– его губы снова растянулись в препаскуднейшей усмешке, и он потребовал.
– Вы вот сами их именем поклянетесь, что только чаи тут гоняли и с барышнями обжимались?

Взгляд полицмейстера - довольно мерзкий - прошелся по девушкам.

– Вы!
– затрясся от бешенства Гирш.
– Как вы смеете!

– Заткнись, жиденок, - оборвал полицмейстер.

– Не помню, чтоб за нашим столом вы пили чай в мрачном молчании, - вмешался Митя.
– Обычно ведут беседу: об учебе, о литературе...

– Ясно!
– возрадовался полицмейстер.
– Указ государев обсуждали. А литература - по этим двум каторжным мордам понятно, что у вас тут за литература! Обыскать!
– рявкнул он, и переминавшиеся на пороге городовые ринулись внутрь.

Рывком отодвинули в сторону стол - чашки жалобно зазвенели, самовар покачнулся. Сидящие у стола вскочили и сбились в тесную испуганную кучку на другой стороне комнаты. Только оба поднадзорных - Иван и Петр - стояли, надменно вскинув головы и презрительно глядя на полицмейстера. Да Митя с Адой остались у подоконника. Городовой сдернул ковер и принялись простукивать половицы. Гулко взвыло пианино,

когда другой городовой поднял крышку, чтоб заглянуть внутрь. Аккуратно выставленные книги полетели с этажерки, взмахивая страницами, и шлепаясь об пол как перезревшие груши с дерева.

– А вот Толстой ...

– Ты чё, тетеря, не видишь, написано же, что он граф! Разве ж графа запрещать станут?

– Замолчите оба, дураки!
– полицмейстер в два шага оказался рядом с грудой книг, переворошил их стеком и обернулся, обводя хищным взглядом не слишком большую комнату.
– Ах, ну конечно...
– еще два шага, он встал перед Адой, взмахом стека приказывая ей отойти.

Опустив голову, Ада разглядывала носки своих ботиночек - и не тронулась с места.

– Вы б еще посвистели, Ждан Геннадьевич, - осуждающе сказал Митя.
– Надо же, а на манерах отца полицейская служба так фатально не сказалась.

– Не соблаговолит ли барышня Ариадна отойти от окошка? – процедил полицмейстер.

– 3 ... зачем?
– пролепетала Ада, нервно облизывая губы - и полицмейстер тут же расплылся в довольной улыбке.

– По просьбе моей. Уж не откажите в любезности!
– почти проворковал он.

– Вы. . . вы не имеете права!
– отчаянно пискнула Ада, вскидывая взгляд на полицмейстера.
– Я пожалуюсь отцу!

– Да жалуйтесь сколько хотите, барышня!
– нависая над ней всей своей немалой тушей, рявкнул полицмейстер.
– Жаловаться вам придется, когда батюшка Родион Игнатьевич все недоданные с малых лет розги об вас обломает. А теперь – в сторону!

– Не отойду!
– сжимая кулачки и зажмуриваясь, выпалила Ада.

– Господи Христе и Великие Предки!
– устало вздохнул Митя и сунул полицмейстеру свое блюдце с чашкой.
– Ну что вы, право, Ада, охота Ждану Геннадьевичу позориться, пусть уж посмотрит, - он протянул руку, приобнял Аду за талию и ... потянул ее прочь от окна.

– Но, Митя, вы же... я же ...
– залепетала Ада.

У Гирша вырвался сдавленный то ли возглас, то ли стон, его отчаянный и ненавидящий взгляд метнулся между Митей и полицмейстером, и полностью утративший самообладание гимназист кинулся ... На Митю, или на полицмейстера - никто не понял, возможно, этого не понимал и сам гимназист.

Полицмейстер схватился за расстегнутую кобуру. Митя размахнулся и - бац! Острая боль пронзила руку до локтя, рассаженные днем об челюсть полицейского трупореза костяшки снова хрустнули и ... закатив глаза, Гирш рухнул на пол.

Выстрел грянул у Мити над самым ухом. Пуля просвистела над упавшим Гиршем, ударила в бюст Руссо на разоренной этажерке и отрикошетила, со свистом отлетев обратно.

Никто не успел ничего предпринять, один лишь Митя, привыкший за последнее время к подобным случайностям, сгреб Аду в охапку и рухнул вместе с ней на Гирша.