Князь мертвецов
Шрифт:
– Мы их продаем, в поддержку ссыльных, - с энтузиазмом сообщил Тодоров.
Час от часу не легче - теперь еще и распространение нелегальщины. Самое разумное, что он мог сделать - встать и уйти. Он покосился на предвкушающие лица Ивана с Петром, на барышень, представил, как станут они хохотать, когда за ним захлопнется дверь: «Полицейский сынок сбежал от страха перед стопкой книжек!» Невыносимо!
– Мы собрались, потому что император издал указ, чтоб бедных студентов не принимать в гимназию, - изрядно конопатый паренек в гимназической форме вскочил, нервно заправляя складки тужурки
– А еще сегодня приезжал попечитель учебного округа. И наши товарищи, они, в общем, подслушали, что директору велено от недостаточных21 учеников избавляться. Чтоб если кто как отличник получает пособие - валить на экзаменах и пособия лишать. Первым делом тех, которые...
– он виновато покосился сперва на Гирша, потом на Сару. – Иудейского вероисповедания. Потому что из гимназии они в университет поступают, а там иудеев должно быть не больше пяти процентов.
– Почему пяти-то?
– почти шепотом спросила Сара.
– Деньги на университеты от податей идут. Евреев в империи пять процентов, значит, и податей с них на пять процентов. Только вы от природы учиться любите, а мы, росские, ленивые.
Еще один гимназист вскочил с воплем:
– Я лучше Гирша учусь!
– Так не я ж это сказал, Васечка, это они в разговоре Победоносцева цитировали!
– конопатый покосился на Митю и торопливо исправился. – Господина Победоносцева, обер-прокурора святейшего синода. Что евреи, если их свободно пускать, все места в университетах займут, потому как умные, а нам места не останется!
– Меня еще никто так не оскорблял! По национальному признаку, - Васечка медленно опустился на стул - взгляд у него был ошалелый.
Гирш захохотал:
– Самое ошеломляющее признание гения моего народа! Вот уж признали – так признали! А у отца-то гадали, чего это Лаппо-Данилевский про пять процентов заговорил?
– Лаппо-Данилевский?
– вмешался Митя.
На него посмотрели, будто внезапно заговорил самовар.
– Иван Яковлевич, отец вашего приятеля Алексея...
Митя оскорбленно моргнул.
– ... подал в земство проект, чтоб не только в гимназиях, а ни в одном учебном заведении города не училось больше пяти процентов евреев. Включая ремесленное училище, - ядовито-любезным тоном процедил Гирш.
– Там мы тоже, выходит, соперники представителям более угодных вероисповеданий.
– Хватит ныть, Гирш!
– зло процедил Васечка.
– Конечно, мы соперники, мы с тобой всегда соревновались! И я собираюсь соревноваться дальше! Я не позволю ни господину Победоносцеву, ни Лаппо-Данилевскому меня унижать! Я и без их сомнительной протекции лучший в классе!
– В этом году лучший все-таки Гирш, - робко напомнил конопатый.
— Вот именно! И как я его обгоню, если его выгонят?
Митя посмотрел на разъяренного Васечку с невольным одобрением – такая позиция ему была близка и понятна.
– Мы должны переговорить с теми, у кого родители в земстве, чтобы они остановили Лаппо-Данилевского и ...
– Васечка вдруг уставился на Митю столь хищно, что тот невольно поежился, - ... это ты, оказывается, хорошо придумал,
– Будете уговаривать полицейского сынка за бедняков вступиться? Еще и за иноверцев?
– зло выпалил здоровяк Петр.
– Так он вам и поможет, как же!
– Петр прав, - почти иконописный лик Ивана был бледен, лишь глаза лихорадочно блестели.
– Решать маленькие, частные вопросы - бессмысленно! Не сверкайте на меня глазами, Гирш, вопрос с образованием - маленький и частный. Лишь полное изменение общественною уклада даст возможность свободно жить и учиться, а изменить общество может...
– он судорожно закашлялся, прижимая ладони к впалой груди, а Петр решительно рубанул воздух ладонью и закончил:
– Только террор! Вот, глядите...
– он сунул руку сзади за пояс и вытащил тоненькую брошюрку, бросив ее поверх остальной книжной стопки. — Это Морозов, «Террористическая борьба». Почитайте! Там верно сказано: если казнить каждого царского сатрапа, повинного в зле - чудовищный молох государственной власти, лишающей собственных подданных права на жизнь, знания, счастье, наконец, остановится!
– Замолчите!
– выкрикнула Ада, зажимая уши руками.
– Действительно, Петр, как-то вы ...
– пробормотал Тодоров, косясь на Митю.
– Замолчите не потому, что здесь Митя!
– Ада отняла руки от ушей, на щеках ее пылали алые пятна, но голос был спокоен.
– А потому, что ваши слова - омерзительны! Ничего вы своим террором не добьетесь, кроме того, что вас посчитают жестокими сумасшедшими!
– Согласен с Адой!
– поддержал Тодоров.
– Только всенародный Земский собор с представителями всех сословий ...
– Думаешь, такие как он, - Петр кивнул на Митю, - позволят этот ваш всенародный Собор? Нет уж, дорога только одна!
– Петр деловито перелил чай в блюдце и принялся звучно всасывать его, заедая кусками сахара. — Вот начинает такой Победоносцев на нас давить - а в него бомбой! Другой начнет - и в него бомбой! Живо поймут, что они сами живые, только пока людям вздохнуть дают!
– Поэтому первым делом был убит именно тот император, который как раз и дал - «вздохнуть», — насмешливо протянул Митя.
– Александр и вернул лишь те свободы, на которые народ и без того имел право!
– вскинулся Иван.
– Да он за папашу своего испугался - полицейских, псов царского режима, впереди всех надобно, чтоб не мешались.
– прищурился Петр.
– Как бы вам объяснить, Петр, - вздохнул Митя.
– В эту игру ведь не только вы играть можете...
— Это ты о чем, полицейский сынок?
– тот начал угрожающе приподниматься.
– Я, безусловно, боюсь за отца - поэтому, пожалуй, убью вас обоих, просто чтоб не рисковать, - тоже начал подниматься Митя.
Лицо его оставалось невозмутимым, но мысли отчаянно метались. Что ему на самом деле делать? Оставлять этих двоих в надежде, что всё лишь пустые разговоры, нельзя: мало ли когда они перейдут от болтовни к делу и кто станет их жертвой. И впрямь убить? Слишком много вопросов, слишком велика огласка. Сдать отцу? Та же беда - откуда он, Митя, знает про Ивана с Петром и их планы.