Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер

Буторов Алексей Вячеславович

Внук простого сапожника Готтардо, чьим именем Гонзага подписывал все свои работы и которого очень любил, появился на свет в 1751 году, а умер в один год с Юсуповым — в 1831, от холеры. Гонзага родился в небольшом городке Лонгароне в семье художника Франческо Гонзага. Франческо специализировался по декоративным росписям аристократических вилл. Сын с детства помогал ему, хотя мечтал стать актером. Сцена открылась ему совсем с другой стороны. Гонзага попал под влияние гениального Бибиенны, от которого, правда, смог освободиться. Его искусство творца театрального пространства стало совершенно самостоятельным, единственным в своем роде.

Павловск (б.

Слуцк). «Галерея Гонзага». Фотогр. В. В. Преснякова. 1930-е гг. Открытка Союзфото. Собрание автора.

Путь художника не часто украшался лавровыми ветвями, хотя и работал он для ведущих итальянских театров, а лавр в Италии растет обильно. Работал много, быстро и буквально до изнеможения. Помимо восторженных поклонников, Гонзага имел множество завистников — так писать декорации умели немногие из его соотечественников. С 1779 по 1791 год он оставался главным «механиком и художником сцены» знаменитого в будущем миланского театра Ла Скала, одновременно ухитряясь выполнять заказы на стороне, для других театров.

Петр Федорович, это русское имя как-то больше подходит работавшему в Северной Пальмире мастеру, чем родное, итальянское, отличался удивительной работоспособностью и энергией. Так, обыкновенно он за один театральный сезон собственноручно исполнял декорации к 10 разным постановкам. Конечно, художнику помогали подмастерья, но после них мастер сам проходил все громадные холсты. Интересно, что в Италии у Гонзага не нашлось способных учеников, одни подмастерья — не то, что в России, где учеников появилось немало.

В 1788 году художник исполнил декорации сразу к 33 постановкам, что стало своеобразным рекордом. При этом зрители продолжали бешено рукоплескать едва ли не всякому взмаху кисти великого мастера. Справедливости ради надо заметить, что кисти у Гонзага скорее напоминали швабры, но зрителя мало интересовал процесс создания декораций. Важнее оказывался блестящий результат на сцене.

В 1791 году слава художника достигла «культурной столицы» Италии — Венеции. Гонзага получил приглашение в главный театр республики «La Fenice». Созданные им в короткий срок декорации вызвали такой восторг публики, что все занавесы, падуги, кулисы и задники, исполненные его волшебной кистью, после снятия спектаклей с репертуара бережно хранились в театральных запасниках подобно выдающимся художественным творениям старых мастеров. Обыкновенно же театральные декорации скоро облетают, и холст расписывается для новых постановок. Творения Гонзага хранились в театре и после его смерти — вплоть до 1836 года, когда «La Fenice» в очередной раз погорел вместе со всем имуществом. Этот знаменитый театр имеет печальную склонность к регулярным пожарам, остановить которые почему-то не может даже самая современная противопожарная техника.

По некоторым сведениям, не нашедшим пока документального подтверждения, уже в 1789 году знаменитый художник впервые посетил по приглашению князя Юсупова «северную Венецию» — Петербург. Понятно, что ему не очень хотелось навсегда или даже на время покидать благодатную и теплую Италию, но обстоятельства, а точнее — людская злоба и зависть, заставили мастера, в конце концов, решиться на такой нелегкий шаг.

Милан. Театр Ла Скала. Гравюра середины XIX в.

«Незадолго до моего отъезда из Италии, — вспоминал художник, — устав от усилий опровергать устарелые взгляды, я избрал уделом молчание, уже тогда решив опираться только на собственный опыт и на собственные принципы в качестве руководства… В 1789 году меня пригласили в Россию в качестве художника-декоратора. Спектакли тогда были под управлением одного из русских вельмож, большого любителя

художеств и покровителя художников. Этот вельможа изведал во время своих путешествий и знал у себя на родине все лучшее, что было создано по части художеств. Привыкший к технике и общепринятому языку художников, он первоначально весьма изумился моим необыкновенным речам и был весьма поражен моей манерой работать, совершенно своеобразной и беспримерной! Я показался ему неким феноменом, выходящим из ряда вон, а те художники, к которым он питал доверие, были еще более поражены моей работой и тем, что я уже имел имя, и глухо роптали.

Мудрого директора это несколько огорчило, ибо для него было бы унизительным, если б оказалось, что он ошибся в выборе и назначил мне слишком значительное жалование. Поэтому, желая внести ясность в этот вопрос и стремясь узнать, какое решениенадлежит ему принять, этот вельможа стал часто приглашать меня в свой дом к трапезе и в присутствии своих советчиков внезапно требовал от меня разъяснений относительно сущности моих взглядов, которые, казалось, находятся в таком противоречии с общепринятой техникой искусства.

Я никогда не блистал в споре, да и к тому же стоит ли спорить, если проще всего показать?» [153] .

Вероятно, показывать Гонзага действительно умел превосходно. Переговоры с ним шли достаточно долго, но условия, которых смог добиться для него в России Юсупов, оказались действительно великолепны и превосходили многие ожидания. Гонзага приехал в Россию с супругой Карлоттой, урожденной Ванини, в конце 1791 или начале следующего года, а уже в январе 1792 года подписал эскизы и план парка для резиденции наследника престола, великого князя Павла Петровича в Павловске. Николай Борисович «пристроил» художника на работу и к Малому Двору.

153

Цит. по Сыркиной Ф. Я. Указ. соч.

Для русского искусства это оказалось большим счастьем. На протяжении многих лет в летнюю пору Гонзага ходил по Павловску. В руках у его помощника имелось два ведра с краской. Белой он метил деревья, подлежащие сохранению, черной — предназначенные к вырубке. В Павловском парке Гонзага создал несколько уникальных пейзажей, но даже если бы пейзаж оказался всего один, то и его хватило бы для громкой славы. Неповторимый ансамбль «Белой березы», где простота оказалась равной совершенству, и сегодня, после немецкой оккупации и вырубки парка во время Великой Отечественной войны, не оставляет равнодушным. Даже сто лет спустя после создания запечатленный на фотографических открытках начала XX века ансамбль «Белой березы» поражает совершенной красотой. Увы, остается только пожалеть, что художнику не удалось поработать в подмосковных парках и особенно в Архангельском в качестве ландшафтного архитектора.

Восторг современников вызывали не только театральные, но и монументальные работы мастера, прежде всего росписи «Галереи Гонзага» в Павловском дворце, погибшие в годы войны. Роспись создавала иллюзию бесконечного пространства в весьма скромных и малозначимых с архитектурной точки зрения помещениях.

Архангельское. Зрительный зал театра. Занавес работы П. Гонзага. Фотогр. 1970-х гг.

Николай Борисович ввел художника «в дом» наследника Павла Петровича и его жены Марии Федоровны, ставших не только многолетними заказчиками и покровителями Гонзага, но и достаточно близкими ему людьми. Разумеется, по соображениям придворного этикета о близости этой распространяться не полагалось. Предполагается, что Гонзага, как и Павел Петрович, и князь Юсупов, принадлежал к масонской ложе.