Князь Никто
Шрифт:
Мы с Вилимом зачарованно слушали. Мимика у девушки была богатая, лицо ее постоянно менялось. Зеленые глаза под прямыми бровями упрямо посверкивали. Говорила она зло, отчаянно, но не похоже, будто сдалась или упала духом.
— Думаете, я струсила?! — девушка сжала кулаки. — Как бы не так! Я была зла как сто чертей. Я спрятала эту бумагу поглубже, чтобы не чернила под дождем не расплылись и пошла пешком в Екатеринбург. За три дня добралась. Ноги сбила до крови, голодная и злая. Смогла убедить машиниста поезда, что умею обращаться с инструментами. Он, стервец, какие-то другие инструменты имел в виду, но как только попытался руки распустить, я ему пообещала, что ломом зашибу и поотрываю всякое шаловливое. Добрый человек оказался, с поезда меня не выкинул после такого. И даже вроде как зауважал.
Из
— Промыкалась я в этом вашем Петербурге с неделю, — продолжила рассказ девушка. — Кого ни спросишь про усадьбу Демидовых, все что-то слышали, но разговор все время куда-то в сторону уходит. Я этот Конный переулок излазила сверху донизу. Никакой усадьбы, как корова языком… Дуболомы эти от парадных меня гнали, когда я просила пустить меня забраться на крышу, чтобы сверху посмотреть. Потом догадалась, что с другой стороны можно подходы поискать. Ну и… нашла. Забралась сюда, а тут… вот это. Ну, вы сами видели. Пришла в жандармерию с бумагой, а на меня как на дуру посмотрели и плечами пожали. Мол, нам все равно вообще. Ты наследница, земля под усадьбой до сих пор за Демидовыми записана…
Анастасия снова вскочила и достала из шкафа три чайные чашки. Все три разные — одна тонкостенная, полупрозрачного фарфора и нежно-пастельным узором, другая наоборот, тяжелая, нарочито-грубая, выполненная в форме замковой башни. А третья яркая, с чередующимися синими, красными и золотыми полосками. Такое впечатление, что тот из Демидовых, кто собирал эту посуду, задался целью составить коллекцию «недостающих предметов». Чтобы никто и никогда не смог собрать полный комплект.
— Я так и не поняла, как бы мне пробить проход, чтобы внутрь усадбы можно было пешком проходить, а не через сарайки карабкаться, — девушка сняла тряпичную бабу с чайника и принялась разливать янтарную горячую жидкость по баснословно дорогим и редким чашкам. — Так и лазаю, что сделаешь-то? Вы же, наверняка там же забирались? Каретные сараи, а сбоку клен разлапистый. Если до ветки допрыгнуть, то совсем легко забраться…
Мы с Вилимом покивали. Анастасия без всякого почтения грохнула заварником об стол, долила в чашки кипятку и достала с полки пачку соленых галет. В паек моряков такие входят.
— Вот и представьте… — девушка уселась на скамейку напротив меня и уперла кулачки в острый подбородок. — Вот я. Вот поместье это, набитое всякими пыльными шмотками. Денег нет. Ну, думаю, ладно. Тут Сенной рынок рядом, продам всякой посуды, на первое время хватит. Набрала в корзину всяких чашек, плошек, ситечек серебряных, ложечек… Пришла на рынок, разложила все это добро на рогожке. Страшно — жуть! Слышала, что там воры сплошные. И что с торговцев там деньги требуют. Вот ничего не происходило. Вообще ничего. Все шли мимо меня, как мимо пустого места. Я осмелела, принялась кричать даже что-то. Купите, мол. Редкая посуда, все такое… Люди подходили. Кто-то даже в руки что-то брал. Но только ничего не вышло! Никто так ничего и не купил. Кто-то что-то вспоминал срочное. Кто-то знакомого увидел, побежал здороваться, сказал, что вернется, и не вернулся. Я до вечера простояла, потом собрала вещи и домой вернулась. И стала думать, что это все какое-то проклятье. У меня ведь никто даже ложечку украсть не попытался! А там вокруг этих воришек бегало — тьма! Я сама видела, как они у зазевавшихся простофиль запросто кошельки из карманов тянут и часы срывают.
Девушка отхлебнула чаю из своей чашки. Взяла галету, надкусила
— А я от голода стала совсем с ума сходить, — ярко-зеленые глаза девушки потемнели. — По углам стали призраки мерещиться всякие. Чуть с лестницы этой чугунной кувырком однажды не свалилась, когда меня повело… И я тогда подумала, что пойду тоже что-нибудь украду. Жандармы ежели заберут, посадят в кутузку, так хоть накормят. Я пришла на рынок, долго не могла решиться. Потом выбрала лавку, большую и богатую. Чтобы от кражи моей не обеднели. Стянула пирожок, спрятала его в карман и стою. Жду, когда меня фараон дубинкой огреет или еще что. Но никто не заметил. С дороги толстяк какой-то с тележкой отодвинул, я ему пройти мешала…
Молочно-белая кожа девушки покрылась ярким румянцем. Она опустила глаза на пол и сделала вид, будто изучает узор на половике.
— Вы не думайте, я никогда не брала больше, чем мне прокормиться надо, — она снова шмыгнула носом. — Но все равно ужасно было стыдно, особенно первое время. Да и теперь… Я пыталась найти кого-нибудь, чтобы за крышу над головой мне помог с домом. И все время одна и та же история — человек сначала радостно соглашается, кивает, что, конечно же, он знает поместье Демидовых. Ну, там, чугунная лестница, кегельбан земляной, лепнина, барельефы, колонны, меняющие лица… А потом исчезал. Причем всегда это было как-то нелепо. Один почти дошел до набережной Мойки вместе со мной, но потом внезапно о чем-то вспомнил, убежал бегом, прокричал, что вернется, но не вернулся. Так его и не видела с тех пор, может он под трамвай попал, не знаю… Другой просто пропал, не пришел на место встречи. Я как-то флигель в одиночку обустроила и живу теперь. Пытаюсь что-то придумать, но ничего в голову не идет. А тут слышу голоса из поместья! Я бросилась следить, ну и… Дальше вы знаете…
— Ничего себе, — проговорил я и потянулся за своей чашкой-башней. — Это и правда напоминает какое-то проклятье.
— Между прочим я как раз то же самое говорил до того, как мы встретили Анастасию, — сказал Вилим, тоже взяв свою кружку. — Вся эта история — явный почерк Якова Брюса. Значит слухи о том, что они были дружны с Никитой Демидовым не такие уж и слухи…
— Яков Брюс, вы сказали? — глаза девушки недобро сощурились. — Никита Демидов никогда не был дружен с Яковом Брюсом!
Глава 19. Кое-что о тактическом планировании
Вилим удивленно вскинул кустистые брови и внимательно посмотрел на Анастасию. Девушка закусила губу и слегка покраснела. Как будто сболтнула лишнее. Потом посмотрела на меня. На Вилима.
— Наверное, я не должна этого рассказывать, — она хмыкнула и махнула рукой. — Но по мне так дело уже прошлое, все участники событий умерли давно, какой смысл хранить все в секрете?
Она вздохнула и снова опустила глаза.
— В общем, тут такая история… — тонкие пальцы девушки вцепились в чашку и сжали ее так крепко, что, казалось, драгоценный фарфор вот-вот лопнет. — Никита Демидов был обычным кузнецом. Ну ладно, необычным. Очень одаренным кузнецом, металл чувствовал как свою руку, при помощи молота и наковальни такие вещи удивительные делал, что просто не верится… Он считал, что достоин большего. И захотел изменить судьбу. Пришел к мамячке, принес… жертву… Старухи жертву приняли и сказали, что если он будет сидеть в своем селе, то никакого успеха и богатства ему не видать. Будет, мол, до конца жизни булавки диковинные ковать, девок с ярмарки радовать.
Девушка перевела дух и отхлебнула остывшего чая. Говорила она быстро и охотно. Кажется, невысказанные слова скопились в ее рыжеволосой голове за несколько недель одиночества, вот она и рада выплеснуть их на благодарных слушателей.
— Баба Мороча сказала ему в Петербург идти, — продолжила она. — И найти там колдуна-чернокнижника, что с самим императором дружен. Мол, он секреты какие-то знает, и если Никита сумеет секреты эти выпросить, то талант его засияет стократно. Никита бросил дома жену и ушел. Якова Брюса он нашел, конечно, его сложно было не найти. Стал упрашивать секретом поделиться. Брюс ему отказал. Они повздорили и даже по пьяному делу подрались. Брюс наутро все забыл, а Никита закусился. Мол, Мороча ему сказала секрет добыть, и он добудет. Чего бы это ему ни стоило.