Князь Никто
Шрифт:
— Слушай, Вилим, а дача Коржинских на Каменном острове уже заброшена? — спросил я, перебирая в памяти самые эффектные руины, которые мог вспомнить.
— Насколько я знаю, нет, — отозвался алхимик, продолжая сосредоточенно помешивать содержимое кастрюли. — Там сейчас обитает их недоросль, все время устраивают какие-то сборища с шумом и фейерверками, соседи жалуются, в газеты писали уже не раз.
— А дом Шарли на Английской набережной? — в мое время этот особняк был забит досками и имел недобрую славу проклятого места. Чушь, конечно. Мы неоднократно туда забирались и даже устраивали шумные попойки прямо на мозаичных
— Говорят, что там бордель, — Вилим снял с плиты кастрюлю и потянулся на полку за глубокой миской.
— Эх, жаль! — я поставил локти на стол и упер кулаки в подбородок. — Там отличный внутренний двор, и призрак Брюса мог бы сколько угодно завывать, никто из соседей бы не услышал.
— Бери ложку и ешь, — Вилим поставил передо мной тарелку не особенно аппетитно выглядящего месива. — Нужно, чтобы ты это съел до последней крошки. Если не будет получаться, глотни вот этого эликсира и продолжай.
Я понюхал серовато-коричневую комковатую массу. Нда, это будет не так уж и просто… Я вздохнул и обреченно взялся за ложку.
— Городская усадьба Демидовых, — вдруг сказал Вилим. — Та, что в Конном переулке.
Я замер с ложкой во рту. А ведь точно… Этот роскошный дом с кованной чугунной лестницей застроили другими домами, и все его колонны с человеческими лицами, барельефы и прочие архитектурные изыски оказались скрытыми за глухими стенами гораздо более скучных построек. А переулок, который некоторое время даже носил имя богатейшего рода промышленников, переименовали обратно в Конный. Потому что коней на Сенной площади продавать продолжали, а вот все Демидовы в какой-то момент столицу покинули, бросив свои многочисленные дома, загородные поместья, особняки и магазины.
— А ведь этот дом подходит даже лучше, чем все другие-прочие! — воскликнул я и попытался вскочить. Но Вилим твердой рукой усадил меня обратно за стол. — Вроде бы Никита Демидов и Яков Брюс особой дружбы не водили, но поговаривали, что начало состоянию Демидовых помог положить как раз-таки великий чернокнижкник. С каким-то там особым набором секретов рудознатцев и черной металлургии…
— Ты не отвлекайся от своей тарелки, — сварливо проговорил Вилим.
— Да, конечно, — я послушно замолчал и принялся торопливо запихивать в себя почти безвкусную мешанину. Странно, вот он вроде специи какие-то на моих глазах в это варево сыпал, но почему же тогда оно кажется даже не соленым?!
До Конного переулка мы добрались почти к вечеру. Вместе с продуктами заботливый Вилим принес мне кое-каких вещей, так что больше я не смотрелся оборванцем. Темные брюки, белая рубашка и жилетка сделали меня похожим скорее на ученика старшей школы. Одежда все равно была мне велика, но уже не настолько, чтобы требовалось подворачивать рукава и затягивать складки ремнем. Правда теперь моя худоба еще больше бросалась в глаза. Надеюсь, странноватая кормежка Вилима быстро исправит этот недостаток…
Конный переулок был тихим и довольно благопристойным, несмотря даже на соседство с Сенной площадью. Попасть в заброшенную усадьбу Демидовых с этой стороны возможности не было — рядом с парадными доходного дома, отгородившим заброшенную роскошь от глаз любопытных прохожих, дежурили неулыбчивые охранники с явно военной выправкой, а сами двери были сработаны на совесть, и в каждой
Зато поплутав по лабиринтам дворов со стороны набережной Мойки, мы оказались возле ряда запертых каретных сараев, взобраться на которые было несложно даже для Вилима. А нависающие ветви буйно разросшихся кленов скрывали нас от взглядов тех, кто может выглянуть в окна соседних домов.
Даже странно, что мы с приятелями ни разу не догадались забраться в это странное место. А ведь мы любили выбирать для своих дружеских попоек разные заброшенные дворцы, особняки и усадьбы.
Кустистые розы, покрытые измельчавшими от отсутствия ухода цветочками, разрослись до угрожающих размеров, колючие плети заползли на дорожки из покрытого трещинами узорчатого мрамора.
И яблони… Усыпанные красными и золотистыми плодами. Они хаотично разбросали свои ветви, и сейчас уже сложно было сказать, как именно выглядел этот небольшой сад в те годы, когда Демидовы закатывали здесь роскошные балы, литературные вечера и устраивали для гостей всяческие представления.
Я потрогал перила знаменитой чугунной лестницы. Сейчас это уже не было такой роскошью, как в те годы, когда Григорий Демидов начал это строительство. Но тогда потратить такое огромное количество металла просто для того, чтобы показать, что у тебя очень много денег, считалось… Да ладно, зачем я сам перед собой морализаторствую? Люди всегда демонстрируют свое превосходство, как умеют. А что до Демидовых… Думаю, когда этот род неожиданно возвысился, занявшись неблагородным делом добычи руды и выплавки металлов, вся аристократия захлопала крыльями, заклеймила Демидовых выскочками. Наверняка кто-то даже пытался сделать так, чтобы роскошные приемы разбогатевших кузнецов игнорировали. Но получилось все равно так себе. Но дворянское достоинство Демидовы так и не получили. Их могущество было основано только и исключительно на деньгах. Насколько я знаю, их род все еще не угас, просто интересы их окончательно сместились из Петербурга на Урал и в Сибирь.
— Надо же, какое богатство они бросили… — задумчиво проговорил Вилим, останавливаясь в самом низу изящно изогнутой чугунной лестницы. — Странно, что до сих пор не разграбили полностью. И лестницу эту не распилили и по частям не вынесли.
— Да, странно, — согласился я, проводя рукой по здоровенному железному шару, покрытому облупившейся белой краской. — Может быть, Демидовы какое-то проклятье после себя оставили?
— Ни разу не слышал, — буркнул алхимик, вытаскивая из сумки громоздкий фонарь в металлическом корпусе. — Это аристократы любят после себя потусторонний мусор разный оставлять. А Демидовы были работяги с Урала. Первый так вообще простой кузнец, в Петербург чуть ли не пешком пришел. Это потом они научились носить шелка, бархат и пудреные парики.
— Император мог даровать им и дворянство, и магию, — сказал я, отводя колючие ветки от входа в просторный нижний зал между колоннами. — Но почему-то этого не сделал.
— Не сделал, — эхом повторил Вилим. Луч голубоватого света от его фонаря вспорол густой мрак нижнего зала. На земляном его полу все еще были заметны длинные полосы, пересекающие практически все внутренне пространство. У дальней стены высилась груда белых продолговатых предметов, похожих на кукол с массивными головами, только без рук и без ног.