Князь оборотней
Шрифт:
Только черный шаман не умел обманывать себя. И жалеть, и надеяться тоже не умел. Донгар шагнул мимо и скрылся за поворотом. Хадамаха пошел за ним, как привязанный.
Точно как в подземельях Сюр-гудского храма, в светильниках колыхались Алые огоньки, бросая зловещие багровые отблески на стены угольно-черного цвета — на плотно подогнанных гранитных плитках лежал толстый слой сажи. Огненные звери прошли этим коридором, оставляя за собой горящие светильники и… мертвых. Обуглившиеся тела, похожие на выпавшие из костра головешки. Молодой жрец, помощник Донгарова отца. Женщина,
Аякчан появилась неслышно. На миг затаила дыхание — увидела тела. Закутала плечи Хадамахи потерянной паркой и села рядом, тесно прижавшись к его плечу. Хакмар встал позади, не пытаясь приблизиться или прикоснуться, но ощущение его присутствия было четким и ясным. И только Донгар просто стоял и смотрел во мрак — видимый глазами, но не ощутимый ни разумом, ни сердцем, ни чутьем. Тень. Безмолвие. И лицо его было лицом мертвеца.
Шорох, топот, неуклюжее спотыкание… Хадамахины родители и Золотая тигрица — уже в человеческом облике и даже в кой-какой одежде, ввалились в коридор.
— Да как же это… — растерянно забормотал отец, оглядываясь на сожженные тела. — Это ж… Они сами виноватые, верно? — жалобно спросил он, точно надеялся на подтверждение. — Нас сгубить хотели, сами в свою ловушку и попались, так?
— Эгулэ! — вдруг с силой сказала мама. — Замолчи. — Она привалилась к стене, будто у нее вынули позвоночник и нечему стало держать спину и плечи. И тихо, безнадежно прошептала: — Мой сын… маленький… медвежонок мой… — и сразу стала такой же нездешней, неощутимой, мертвой, как Донгар.
Черный шаман вдруг вздрогнул — точно рябь пробежала по тени — и окликнул:
— Хадамаха…
Далекий, едва слышный удар — бум! Показалось? Хадамаха поднял голову и вслушался — изо всех сил, не ушами, а всем телом. Далекое, словно отделенное несколькими каменными стенами — бум! Потом часто-часто — бум-бум-бум! — будто тот, кто стучал, уже отчаялся и теперь тратил последние силы и последние крохи надежды в этих частых ударах. Тишина и последний удар — бум! И тишина снова.
Хадамаха уже стоял, вытянувшись в струнку и внюхиваясь в пропахший Пламенем и смертью воздух. Будто вычуивал добычу в лесу.
«Ну давай же, давай!» — мысленно просил он.
И тот, далекий, не подвел — бум! — прозвучал слабенький удар. И опять — бум!
— Сынок, ты куда? — отчаянно и беспомощно, словно терял последнюю опору в жизни, крикнул отец, но Хадамаха не обернулся. Он мчался по слабо освещенным коридорам так, что редкие светильники сливались в сплошную Огненную полосу. Перескочил через еще одно сожженное тело. Хотел остановиться, но тут далекий стук стал частым и отчаянным, будто кто-то почуял, что подмога близка
Хадамаха взвыл. Словно вихрь дохнул рядом — мимо него пробежал Хакмар.
— Я знаю, где это! Я там был! Там у них самые секретные лаборатории… и моя комната!
— Что значит твоя? — проносясь под потолком, крикнула Аякчан.
— А то и значит, что я ее придумал! — прокричал в ответ Хакмар, скрываясь за очередным поворотом.
Хадамаха с Донгаром бежали молча, не глядя друг на друга, словно слова или взгляды могли спугнуть надежду. Слева и справа мелькали распахнутые железные двери, а за ними комнаты, выгоревшие, почерневшие. Хадамаха заметил голубой халат, покрывающий кучку золы, но останавливаться не стал — сейчас помощь нужна живым. Он надеялся, что нужна. И что живым.
Они спускались все ниже и ниже… Свет, отчаянно-яркий после полумрака коридоров, хлестнул по глазам! Хадамаха остановился, хлопая веками, как слепой крот, и различая только большой зал, озаренный множеством светильников, и одну-единственную железную дверь в стене!
— Специальная комната для опытов с Пламенем! — совсем рядом прокричал Хакмар. — С Огнеупорными стенами! Они не пропускают Огонь!
— Не очень-то я люблю, когда Огонь не пропускают! — капризно сказала стоящая перед дверью унылая тощая женщина с тускло-рыжими волосами.
— Мама? — неуверенно переспросила Аякчан.
— Ох, как приятно! — великая Уот звучно шмыгнула носом. — Когда тебя мамой зовут… — Рот ее плаксиво поехал на сторону, на кончике длинного носа повисла отливающая алым капля. — Мы только повстречались, а ты такая занятая девочка, все бежишь куда-то, не то что я, бездельница… Вот и хотела поглядеть, куда это вы все побежали…
— Сюда, — только и смогла пробормотать Аякчан — взгляд у нее снова был дикий, точно вместо матери перед ней предстала невиданная на Средней земле диковина, причем не слишком приятная. — Тут… мы надеемся… еще живые люди…
— Почему они не выходят? — полюбопытствовала Уот.
— Потому что изнутри дверь открыть нельзя, только снаружи. — Хакмар оттеснил Хадамаху в сторону и склонился над замком. — По идее, здесь не прятаться от Огня, здесь его запирать надо. А то вон дяргулей не запирали…
— Деточка, тебя не смущают идеи этого юноши? Запирать Огонь, будто оленя в стойле! — громким шепотом спросила Уот, наклоняясь к уху Аякчан. — И кто такие дяргули?
Аякчан поглядела на мать крайне неодобрительно:
— Теперь я понимаю, почему у нас вечно пожары вспыхивают, Голубой огонь срывается, и албасы Огненных потопов из Нижнего мира удирает и творит, что хочет!
Губы Уот скривились страдальческой подковкой.
— Дяргули — такие животные, в них сидит Красный огонь. Твой Красный огонь! — подчеркнула Аякчан.
— Правда? Ой, как мило! — От печали не осталось и следа, Уот радостно захлопала в ладошки. — А они пушистенькие? Можно мне такого? А то у Калтащ — бобры, у Седны — тюлени, а я только возьму какую зверушку потискать… пшик, и нету! — Уот горестно развела руками. — А ведь я так горячо-горячо люблю животных!