Князь Олег
Шрифт:
Бастарн пытливо посмотрел на него.
— Ты думаешь, я забыл Рюрика и его смятение души?! Я не буду силой заставлять людей изменять своим богам и ломать их веру. Но и расширять Шестидесятое византийское архиепископство за счет своих единоверцев тоже не собираюсь! — горячо заверил он верховного жреца. И тот поверил в его правдивость.
— Что же делать с христианскими проповедниками, мой мудрый верховный жрец? — спросил Олег, зная, что решить этот вопрос мирно невозможно.
— Светлые братья говорят, что для человека важно все: и вера, и безверие, — тихо ответил Бастарн и жестко
— Но в Византии храмы не имеют права даже на землевладение! — возразил Олег. — Они довольствуются только временным землепользованием!
— Знаю! Всему виной эдикт Льва Третьего [40] о запрете на почитание икон, который привел к сплошному ограблению храмов не только в Византии, но и во всех христолюбивых странах, — хмуро проговорил Бастарн. — Склонность Льва Третьего к иудейству ясно видна. Он мечтал обратить христиан в иудейство, но, когда понял, что этого ему не- осуществить, позволил своим чиновникам всласть насытиться богатствами христианских храмов.
40
Лев III, византийский император (717–741 г. н. э.). Эдиктом 726 г. объявил почитание икон, креста, мощей и т. п. идолопоклонством.
— О-о! — только и воскликнул изумленный Олег.
— Да! А теперь суди сам, к чему может привести религия, имей она храмы такой же красоты, как христианская, иудейская или мусульманская. Мечеть Омара в Иерусалиме сейчас заставляет восторгаться всех, кто хоть раз видел ее! — грустно заметил Бастарн.
— Ты хочешь сказать, что нельзя изумлять богов богатыми строениями? — не понял Олег.
— Человек всегда стремится состязаться в уме и силе с богами, — проговорил Бастарн.
— А боги не хотят нам позволять этого?
— Все думы человеку посылают боги! Они видят всю нашу жизнь и помогают или разрушают ее. — Бастарн с грустью посмотрел на князя.
— И Христос? — нерешительно вдруг спросил Олег.
— А ты в чью силу веришь? — спокойно спросил верховный жрец.
— Только в силу Перуна и Велеса! Сила воина зависит от сытной пищи! А если воин силен, то и его страна будет надежно защищена!
— Значит, только силу духа и Силу тела ты хочешь защищать? А сила любви для чего дана человеку? — глубокомысленно промолвил Бастарн.
— Сила любви дана богами, чтобы человек плодил детей. — Олег рассмеялся. — И чтобы познать, что такое рай! И не только в таком благодатном жилище, как твоя каменная нора!
— А вот это верно! Жизнь в любви — это и есть рай для человека! У тебя хорошая голова, князь Олег-Олаф! И с такою головою ты должен дать своим подданным благоденствие! Люби свой народ, князь Олег-Олаф, и боги отблагодарят тебя! — торжественно провозгласил верховный жрец.
— Да будет тако! — заверил
Это случилось вроде бы неожиданно: оба княжича достигли пятнадцатилетнего возраста и должны были быть посвящены в мужчины.
Волновалась Экийя: сын стал взрослым!
Волновалась Рюриковна, старшая сестра Ингваря, выполнявшая обязанности матери по отношению к брату-сироте и старавшаяся, насколько могла, привить ему интерес к воинским делам. Она очень смутно представляла себе, какие испытания ждут юношей во время посвящения, и без конца напоминала Ингварю о решающем дне. И Ингварь боялся этого дня, ибо все, что он слышал от взрослых воинов, пугало его и будоражило воображение.
Во-первых, все юноши должны были уметь добывать огонь и поддерживать его в очаге, которому воины не только поклонялись, но и на котором должны были уметь приготовить пищу.
Во-вторых, они должны были уметь протащить ладью сначала по суше, затем спустить ее на воду и суметь протащить ее над невысокими порогами, для чего на киевском причале стояли деревянные учебные пороги.
В-третьих, юноши должны были также уметь владеть всеми видами оружия, кроме меча, к которому допускали только испытанных и зрелых воинов.
В-четвертых, следовало научиться хорошо ездить верхом.
В-пятых, каждый юноша должен был иметь трех знатных родичей с обеих сторон и знать о тех подвигах, благодаря которым они прославились и получили свои звучные имена.
И если Ингварю этот этап подготовки к дню посвящения доставлял радость, то для Аскольдовича это был самый мучительный этап, ибо он все время напоминал ему об отце и его трагической гибели от руки отчима.
Экийя нервничала, когда Аскольдович теребил ее вопросами, и старалась сделать все, чтобы сын больше интересовался дедами и прадедами, которым были ведомы всякие военные хитрости, благодаря чему и заслужили они свои громкие имена. Она воодушевленно рассказывала сыну о прадеде Арпаде Старшем, о деде Арпаде Младшем, заслужившем себе право носить имя отца благодаря сноровке в верховой езде.
— Он мог, держась одними ногами за круп лошади, на скаку срубить саклю, затем схватить ягненка, посадить его на свое седло и при этом выдержать сражение на косой сабле! — говорила Экийя, пытаясь заразить своими рассказами сына и поднять в нем воинственный дух.
Но Аскольдович, глядя на нее черными проницательными глазами, не улыбался и не загорался, а морщил лоб и устало спрашивал:
— Непонятно мне, как же дед Арпад попал впросак в битве с волохами? И как же ты, мать, в Киев попала?
Экийя глубоко вздыхала:
— Это твой отец во всем виноват. Он был моложе, сильней и хитрей деда Арпада. Он захватил… нет, он обошел войско мадьяр с тыла, захватил обоз с нами, женщинами и детьми, и со спины напал на твоего деда.
Но Аскольдович и в это не поверил.
— Старый мадьяр-конюший говорил мне, что оборонная цепь ваших кибиток была крепка и что никто не смог бы ее пробить, ежели бы., среди женщин не нашлось предательницы, — хмуро проговорил юноша, стараясь цепким взглядом своих черных глаз не отпускать лица матери.