Князь Рысев 3
Шрифт:
— Ты умеешь удивлять, юный князь. Кажется, что ты испробовал на мне все свои трюки, но ты вытаскиваешь из широких штанин новый туз и, как назло, козырной. Где ты, мать его, умудрился разжиться ангельской куклой?
Мне нечего было ему ответить, да и незачем.
Решив поберечься, главная мерзость петербургского криминалитета подалась назад, отчаянно и неспешно отступая. Я не видел, но чувствовал, что он готовится к прыжку. Что мышцы задних лап готовы спружинить тяжелое тело, перекусить надоедливую стрекозу, проглотить, размолоть резцами
И выплюнуть мне под ноги мерзким месивом.
Я покачал головой, вытаскивая из недр последние силы. Пускай выносливость неуклонно стремиться к нулю, а дебафф усталости хмыкая утверждает, что отныне возьмется за меня всерьез. Я ударил, сложив руки замком и наотмашь, не очень надеясь, что хоть что-то получится.
Челюсть подонка захрустела, едва встретилась с моими кулаками. Передние резцы взорвались крошевом, валились наземь острые и не очень осколки зубов. Я глянул на свои руки — и обомлел. Их окутывал золотистый свет.
Что, спрашивало меня ясночтение, не веришь? Это ты очень даже зря, парень. Нея решила обратиться оружием, кастетами облепив мои пальцы. Со всех сторон, даже от названия разило легендарными свойствами — и невероятно скромным запасом прочности. Я почти услышал, как внутри от боли пискнула безмолвная Нея, стоило мне при помощи нее хорошенько огреть Старого Хвоста.
Все еще не веря в случившееся, он мотал мордочкой из стороны в сторону, изувеченные лапки перебирали розовый носик. Я же решил, что лучшей мишени для удара попросту не сыскать.
Стиснув кулаки, натянув на моську выражение пострашней да покруче, я отвесил поганцу хук. Боль абилкой потекла с моего кулака в гадкое тело мутанта. Старый Хвост зашатался, силясь удержаться в сознании. Это он зря, ухмыльнулся я себе. Рухни он сейчас без сил, усни — и я бы добил его, размозжив голову парой ударов. Быстро и безболезненно.
Он же словно только и мечтал о том, чтобы я сотворил с ним что-нибудь этакое
Ну я и сотворил.
Драться меня учила улица. Гопники, сидящие на картах всегда желали разжиться мобилкой, денюжкой или хотя бы сигареткой. И чесали кулаки о тех, кто смел им отказать.
Я выбирал путь смелых, но глупых — быть битым и обобранным. Но всякий раз мне удавалось намять бока то одному, то другому поддонку, а после они уже решали со мной попросту не связываться — стоят ли те гроши, что ночевали в моих карманах, тех приключений, что я приносил с собой?
Желая вывернуться из моей хватки, огромный крыс спешил нырнуть в спасительную воду. Раствориться, уйти мелким поганцем на самое дно — уж лучше битым, чем мертвым. Я пресекал каждую его попытку высвободиться — впечатал что было сил в стену. Каменная кладка старой канализации оказалась непрочной. Будто годы в ароматах нечистот подточили твердость кирпича.
Облаченные светом кулаки жгли паразита, вырывая из его глотки хриплые мольбы о пощаде. Ну уж нет, решил я, здесь не будет никакой пощады. Отпусти я его сейчас, он утрет кровь, залижет раны и уже завтра явится с новой, еще более мерзкой ухмылкой.
Чтобы отобрать то, что мне дорого.
— Где выход, тля? Слышишь? Где выход?
На миг я даровал ему краткую передышку. Взбудораженные болью бока грызуна ходили ходуном. Ему тяжко было дышать — мешали сломанные ребра. Вместо слов он мог выдыхать разве что стоны. Залитая кровью морда обессилено обвисла. Изломанная, покрытая блестящим серым мехом лапка указала куда-то в сторону, ткнула в стену напротив.
Я проверил ее ясночтением и ухмыльнулся — ну прямо то что нужно!
Глава 6
Меня не ждали. Наверное, сложно назвать момент, где бы меня в самом деле и по-настоящему ждали. За кирпичной кладкой — полуразрушенной, легко ломающейся и свежей — ждала своего часа стальная дверь. Все становилось понятно — сбрасываемые сюда жертвы попросту никогда не должны были вернуться домой. Вечность бродить в полуразрушенном, но тупиковом канале, который не обслуживался веками.
Стальная дверь застонала, неохотно пуская меня внутрь. Младшие собратья Старого Хвоста разбежались, стоило мне показаться с его тушей на плечах.
Он был избит и унижен, но пока что все еще жив. Нет, убивать его там, в грязных каналах, — это пустая трата чужой жизни. Мне следовало преподать поганцам урок — и я обязательно сделаю это у них на глазах.
Гопники понимают только язык силы. Бандиты покрупнее видят лишь жестокость. Их недостаточно избить до полусмерти и отпустить восвояси. Недостаточно просто закрыть в камере и ждать исправления. Правосудие должно тащить их за загривок, словно паршивую кошку, и творить нечто, что навсегда отложится в их мозгу.
Отпечатается в памяти.
И уже в следующий раз они трижды подумают над тем, стоит ли им соваться в это дело.
Я хотел показать, что связываться с родом Рысевых не просто ошибка — это промах, достойный того, чтобы его занесли в учебники.
Впереди был коридор. Над головой раскачивалась тусклая лампа, обещавшая погаснуть в любой момент. Это ничего — Нея служила мне источником света.
Как только я закончил избиение уже не сопротивлявшегося поганца, она вновь приняла собственный облик. Ей явно было тяжело — в конце концов, я изрядно подточил ее полоску здоровья. Уверен, Славя придумает, как восстановить ее жизненные силы.
Устав нести мерзавца, швырнул его на пол: он свернулся, утопая в пучинах новой, свежей боли. Из разодранной пасти показалась кровь — бедолага кашлял собственными потрохами.
Совесть парила надо мной уязвленным ангелом, не уставая вопрошать: а все ли я правильно делаю? Хорошо ли подумал над своим следующим шагом? Что скажу своим детям, когда они меня спросят про этот случай?
Я был уверен, что не скажу ровным счетом ничего. Незачем им знать такие подробности.
Да и будут ли они еще, эти дети?