Князь Рысев
Шрифт:
— У меня для тебя есть и еще один подарочек! — Словно его сумка была бездонной, он вытаскивал одно зелье за другим. Они бахались рядом с пауками: и без того разросшиеся монстры норовили стать еще ужасней, обрастая чудовищными клыками, дополнительной парой глаз, возможностью плеваться кислотой. Если Рысев боялся чего-то подобного в глубоком детстве, то, должен признать, мне не в чем его винить.
Отступать было уже слишком поздно — эта мерзкая десятка не даст мне сделать и шага, если повернусь к ним спиной. А некоторые уже были у меня за спиной.
Я решил принять в себя науку Тармаева-старшего, да и любого двора девяностых. Бей первым, а дальше будь что
Паук встал передо мной на задние лапы — ножки перебирали по воздуху, будто надеясь зажать меня в объятиях. Я бил по ногам, считая, что чем больше шкаф, тем громче он падает. Ломкие, не предназначенные для такого веса лапищи хрустнули, будто сухие ветки — подвал заполнился почти птичьим стрекотом. Не желая оставлять подранка, я что было сил вмазал поганцу промеж восьми глаз ногой. Его собрат подскочил, пытаясь защитить израненного товарища — еще трое выросли за моей спиной, будто хвастаясь друг перед дружкой обилием торчащих во все стороны рогов, подобий копыт и чего-то уж вовсе несуразного. Кислота вместо паутины струей устремилась ко мне, но я пригнулся, тут же отскочил — несколько капель успели коснуться моей спины, даруя разве что сильнейшие химические ожоги. Будем надеяться, что Майкина магия справится и с этой заразой. А вот кому не поздоровилось, так это той твари, что стояла передо мной. Кислота разъела паука, сожрав добрую половину туловища. Над головой грянул выстрел — не скрывавший своего восторга Менделеев погрозил мне пальцем, показывая револьвер. Будто предупреждая, что пистолет все еще в его руках.
— Я буду гонять тебя по этому подвалу, будто крысу. Пока не надоест. А потом… — Он вдруг зевнул, нехотя прикрывая рот рукой. — Потом убью.
Я схватил останки — они оказались на удивление тяжелее, чем мне казалось, швырнул их в самого крупного паука. Великан недоуменно поймал жвалами труп собрата по паутине, словно в надежде размолоть его. Я поднырнул под ближайшую тварь, схватил со стойки тяжелую бутыль, словно дубину, опустил на его голову, разрубая напополам, пока он не пришел в себя. Плевун решил отскочить — кажется, мне попалась довольно умная и осторожная особь, не шибко торопившаяся на тот свет. Ничего, мы ему поможем выбрать правильный путь в этой жизни. Будто таран, я попер на него, схватив за одну из мерзких лап. Остальные десять силились разорвать мне лицо — щетинистые лапки драли кожу в клочья, норовили прилипнуть к волосам. Он отчаянно поджимал брюшко, готовясь излить яд кислоты прямо мне на ноги.
Мы врезались с ним в гордо стоявшие друг на друге бочонки — один из них опасливо покачнулся, собираясь сверзится. Я занес меч для решающего удара, но только лишь для того, чтобы кружаще уйти в сторону — великан возжелал раздавить меня. Ломая полки, круша бочонки, давя в мелкое крошево стекло бутылок, он надвигался ко мне как сама неотвратимость. Удар, предназначавшийся мне, вдруг раздавил не успевшего оправиться плевуна — кислота, булькавшая где-то в недрах его брюха, тут же брызнула во все стороны. Великан отчаянно заревел — его хитин плавился, обнажая мягкие, сочные, а главное, беззащитные места.
Еще одна пуля врезалась в бутылочный стенд. Менделеев веселился, глядя на то, как я добиваю его порождение — ведь еще пятеро изучали мою тактику, движения и уже готовы были оказать достойное сопротивление.
Мне надоело.
Я перекатился по земле, ударил клинком за спину, подцепил шестого противника, как на вертел, шмякнув его в дымящуюся лужу кислоты. Та обратила паучка-переростка в голосящий комок сплошной боли.
Седьмой был разрублен напополам еще на подлете, но я заметил его лишь краем глаза. Взмокшее от усталости тело реагировало само. Отскочив от земли, не давая верхней половине рухнуть наземь, ударом с разворота отправил кусок плоти в полет. Константин, слишком поздно распознавший мой трюк, вздрогнул, но не успел ничего сделать. Импровизированный снаряд врезался в него, заставил ухнуть, потерять концентрацию и удариться головой о потолок — его падение было предопределено.
Стоило ли говорить, что во мне проснулось второе дыхание? Возликовав, набросился на поганца, первым делом выбив из руки револьвер. Будто забыв про меч, я работал руками — по лицу, почкам, животу. Несчастный беспомощно закрывался, кричал что-то про пощаду, но я уже не слышал. Словно то безумие, в котором я застал Алиску, перешло и ко мне.
Выжившие твари бросились на подмогу хозяину. Один из них резким ударом врезал мне по скуле — все тело взорвалось болью. Второй брызнул паутиной — комками она оседала на кулаках. Еще рывок, и они свяжут мне руки. Оскалившись, сжав зубы, я разорвал свои путы, но уже пришедший в себя Менделеев вдруг поджал ноги и ударил мне в живот.
Из меня как будто разом выбили все дыхание. Я попятился, припал на колено, облокотился о стену. Над головой послышался невесть откуда взявшийся рокот, будто предвестник будущей погибели. Показалось, что земля под ногами вздрогнула, но я не придал этому значения — мало ли что в таком состоянии кажется.
Это конец, шепнуло мне сознание, когда он вытащил из недр плаща второй револьвер и направил на меня ствол. Избитый, грязный, ободранный, сейчас он был жалок как никогда и собирался отплатить мне за свое унижение смертью.
Он вдруг резко повернул ствол в сторону Тармаева-старшего.
В фильмах бы успел крикнуть нет, здесь же мое тело будто само бросилось в надежде закрыть собой старика. Спусковой крюк клацнул, высекая искру, а мне казалось, что я вижу несущуюся ко мне смерть…
Огненная богиня с грохотом пробила потолок над нашими головами, словно снаряд. Прикрыв глаза рукой, я бросил на нее взгляд — в женственных полуобнаженных очертаниях читалась доведенная до белого каления Майка. Глаза девчонки пылали, словно уголки. Руки готовы были исторгать пламя.
Револьвер в руках Менделеева заговорил на языке жгучей боли и бессилия, смерть же, разом растеряв былой запал, свинцовыми каплями пролилась наземь. Майка неотвратимо надвигалась на Константина. Глядя на него, она не проронила ни слова.
— Прочь! — визгливо выкрикнул Менделеев. Самоуверенность его сменилась паникой, он в один момент стал до бесконечного жалок. От бессилия он швырнул в нее пистолетом — тот плюхнулся лужицей металла мне под ноги.
Пылающая дочь Тармаевых поднялась в воздух, живым пламенем взирая на скорчившегося на полу перед ней парнишку. Она жгла его огнем своего молчания — я видел, что в ней пылает лишь одно-единственное желание: обратить его в корчащуюся от дикой боли головешку. Отплатить ему за то, что его род только что сотворил с ее домом. С людьми, которых она знала с самого детства.
Не помня себя от накатившего ужаса, Менделеев схватился за голову. Он бежал прочь, как дикий, побитый пес, и у меня не было сил его остановить.
Не глядя на его постыдное бегство, не сводя взгляда с раненого родителя, она опустилась, зажмурилась и выдохнула. Пламя, обжигавшее меня, неспешно подходившего к ней со спины, унималось нехотя. Оно капризно жаждало наброситься на кого-нибудь. Спалить, присвоить, пожрать — больше, больше! Не знаю даже, каких сил ей только стоило провернуть этот фокус.