Князь Рысев
Шрифт:
Тьма взбурлила во мне новыми силами. Словно заправский борец, я схватил покойника за ногу, резко потянув на себя. Потеряв равновесие, он рухнул, впрочем, не желая оставлять попыток достать меня. Защита перезарядилась, даруя три секунды полной неуязвимости — кинжал ткнулся в меня, словно в несокрушимую стену. Ведают ли призраки удивление? Многое бы отдал, чтобы посмотреть на выражение его лица. Вместо этого я что есть сил обрушил ребро ладони на локоть негодяя — тот мерзко хрустнул, кинжал выпал из бледных рук, загремев по камням бесполезной железкой. Я схватил его за грудки
Белесым призраком он выпорхнул прочь из плаща. Закружился на месте, не выпуская шпаги из рук, смертельной юлой понесся на меня. Можно ли убить призрака? Я не знал. В играх всегда получалось. Но то в играх — там и магический клинок под рукой, и улавливающий эктоплазму бластер…
Он выпрямился передо мной во весь свой новый рост. Ног у призрака не было — словно у джина из диснеевского мультфильма, его нижние конечности смыкались в расплывчатую точку. Руки бугрились мышцами, жилы играли на толстой бычьей шее. Торс представлял собой зависть любого скульптора. Не иначе как при жизни поганец был большим любимцем женщин.
— Бися! — выкрикнул я, желая, чтобы застывшая в одной позе демоница хоть чуточку соизволила прийти мне на помощь.
Все это время, не моргая стеклянными глазами, она смотрела на нашу битву — так смотрят дети, впервые увидевшие чудеса телевизора. Она встрепенулась испуганной птицей, заморгала, будто приходя в себя и пытаясь понять, где находится. Злой сарказм так и желал подскочить к ней, отвесить еще и пенделя под шикарную задницу и мерзким голосом пожелать доброго утра и скорее, мать ее, просыпаться!
Призрак атаковал яростно и не ведая пощады. Лишившись плаща и кинжала, он будто разом растерял большую часть своих умений. Из профессионального убийцы обратился в тупоголовое быдло. Вереща и завывая на все голоса, он жалил клинком воздух — мне везло избегать с ним встречи, но я почти чуял, как удача песком утекает сквозь пальцы. А на вдруг проявившемся жутком, испещренном морщинами лице вместо азарта отразилось нечто вроде торжества. Он как будто уже видел мою смерть. Представлял, как его мертвенно-холодные, узловатые пальцы ухватят мое пронзенное тело и разорвут его в клочья, словно неуместное любовное письмо. Он жил мечтой и наслаждением, словно наждаком снимая очередной слой моей везучести.
Биска бездействовала, словно это все ее еще по-прежнему не касалось. Она продолжила смотреть, не отрывая глаз.
Словно забыв, что ей время проявить себя, моя придурь не спешила говорить о моем противнике ровным счетом ничего. Словно недавняя выходка с булыжником вместо компьютерной мышки блокировала эту особенность. А у меня не было и мгновения, чтобы зажмуриться и представить интерфейс — так, на живую, получалось не очень.
Похуй, пляшем! Раз пошли такие речи, кончен бал, погасли свечи! Я завыл не хуже мертвеца. Силы, коими одарила меня Биска, словно желали выпустить их все и разом. Я представил, как они разливаются по всему телу. Вместо каких-то сирых абилок — единая, абсолютно звериная сила. Я чуял, как изнутри рвался наружу самый настоящий вурдалак.
Мое
Призрак возликовал — столь желаемая им добыча неподвижна, беспомощна и будто только того и ждет, когда он схватит ее своими лапищами. Призрачная шпага решила не отставать от своего господина. Будто став с ним единым целым, она спешила сменить облик, норовя обратиться то кривым клинком, то окатистой разбойничьей дубиной.
Извиваясь, будто змей, он ринулся на меня. Будто не замечал, как стоящего перед ним человека корежит нечто неподвластное. Нечто более могущественное, чем он мог бы проглотить.
Я боялся зажмуриться, не желая давать врагу и секунду своего времени. Устав ждать, тьма сама заботливой матушкой легла на плечи. Меня швырнуло прочь, будто мячик — единственное, что я видел перед собой, так это собственное, заполненной чем-то жутким тело. Не подчиняясь никому, оно своевольничало, готовя обнаглевшему в край призраку горячий прием.
Тьма встретила его распростертыми объятиями. Разом он из могучего великана показался мне лишь крохотной куколкой — мне казалось, что я вижу его скромную фигурку сверху вниз — стоит лишь поднять ногу, как мой сапог скроет от него пусть дьявольское, но солнце.
Все еще на что-то надеясь, он пытался атаковать. Жалко, беспомощно, утопая в пучинах моей тьмы. Словно увязшая в меду муха, осознав весь ужас своего положения, он рванулся прочь.
Поздно.
Пауками, змеями, полчищем крыс к нему пополз мрак моих мыслей. Сарказм обнюхивал его, словно пес. Озлобленность голодной стаей терзала его призрачную плоть по клочку, мгла отрывала от него кусочки, обращая призрака в рваное огородное пугало. Внушающий ужас, он сам впервые отведал собственного лекарства.
Мне казалось, я вижу, как он шепчет губами слова молитв и пощады, а лапы вязкой мглы, тянущиеся к нему со всех сторон, обрастают шерстью, когтями, изгибаются под странными углами, обретают пальцы. Утопающими в собственной радости чертями, они норовили утащить его — в меня.
Хотелось крикнуть, что я желал вовсе не этого! Я лишь желал дать поганцу достойный отпор и от безысходности воззвал ко всем силам, что были во мне.
Может, что-то подобное испытывала Майка, когда ее с ног до головы, будто спичечную головку, охватывало пламя?
Мне вспомнилось, как всекарающей богиней она смотрела на Менделеева. Как пылавшее в ней безумие жаждало крови, сердце — отмщения. И лишь холодный разум не позволил ей сделать глупость.
Сам ставший призраком, я ворвался в собственное тело. Если кто и должен им править, так это я сам! Словно ножницами, обрывал одну нить за другой, что связывала меня с теперь уже спустившейся в ад покойной душой. Разбойник, убийца, грешник, отведавший муки Ада, завывал девчонкой, вырываясь из цепких пут. Ушей моих коснулось разочарованное гудение — бесы, желавшие прибрать к своим рукам призрака, неудовлетворенно заныли, захныкали малыми детьми. Вредным взрослым я отнимал у них игрушку.