Князь сердца моего
Шрифт:
Только из ревности, что удалые глаза князя помутили разум страстной дикарке, что предпочла другого, Пашка обрек хозяина и множество своих соплеменников на смерть, подверг страданиям Матрену Тимофеевну, а уж ее... Анжель... да что там говорить!
И вдруг радость захлестнула ее – злобная и мстительная. У нее есть средство отомстить Павлу! И, с трудом удерживая равновесие, она выпалила в лицо лакею:
– Варвара умерла! Ее застрелили французы!
Чего ожидала она после сих слов? Что Павел тоже умрет на месте? Или соскочит на всем ходу с саней и побежит в охотничий домик, припасть к трупу своей милой?
Ничуть не бывало. Он просто сидел, безучастно шевеля вожжами, отчего упряжку бросало то вправо, то влево, сидел и тупо, безразлично смотрел на Анжель. Она поняла, что страшная весть еще не дошла до сознания Павла, а как дойдет... И тут она увидела, что разрумянившееся от мороза лицо Павла меняет цвет. Вся кровь отхлынула от этого лица, превратившегося в маску мертвеца, так что ни следа не осталось от былой чеканной красоты черт. Он на мгновение опустил распухшие вдруг веки, а когда вновь взглянул на Анжель, она тихо вскрикнула, прочитав в этом взгляде свой смертный приговор.
– Варвара умерла, – проскрежетал Павел... – От твоих рук умерла! Будь ты проклята!
«Опомнись! – хотела крикнуть Анжель. – Ее убили те французы, которых ты привел!» Но было уж поздно. Павел всей своей тушей бросился на нее.
Но чем ближе была опасность, тем менее страха ощущала Анжель, а потому она успела отшатнуться, да так резко, что в своем мощном броске Пашка едва не вылетел из саней – повис, цепляясь ногами за скользкую солому.
С победным криком Анжель схватила его тяжеленные ножищи, обутые в валенки, и толкнула от себя с такой силой, что сама чуть не вывалилась из саней.
Пашка перекувырнулся и какое-то время удерживался на неестественно вывернутых руках. И так сильно было его тело, что он на какое-то время смог упереться ногами в снег и даже чуть замедлить стремительный лет санок, однако вывернутые суставы его хрустнули, и, дико закричав от боли, он отпустил край повозки – и упал ничком в санный след.
Анжель торопливо переползла на коленях вперед и вцепилась рукой в вожжи.
Напрасный труд, не по силам ноша! Неумелые дерганья вожжами только задорили разозленных коней, они мчались все быстрее и быстрее, пока Анжель не оставила все свои бесполезные усилия и просто не вцепилась руками в края саней, положившись на судьбу.
На повороте сани занесло, они резко накренились, Анжель выпустила их края, всплеснула руками – и вылетела вон вместе с шубой. Почуяв свободу, кони понеслись с удвоенной быстротой, а Анжель еще долго лежала в сугробе, зарывшись лицом в снег и с трудом приходя в себя.
Наконец она села, прислушиваясь к тяжелому звону в голове и ломоте в суставах. Но нет, она ничего не сломала, не повредила.
Утерев с лица налипший снег, Анжель огляделась. Она была одна в чистом поле, рядом с черным лесом.
Словно для того, чтобы усугубить это одиночество, краешек солнца канул за острые еловые вершины, и тотчас небо сделалось черно-синим, и чернота эта сгущалась с каждым мгновением, словно для того, чтобы ярче засияла маленькая студеная звездочка, проглянувшая в вышине.
Звездочка та была одна на всем небе, как Анжель – на всей земле.
Главное – не терять присутствия духа, решила Анжель, постараться вспомнить, как вернуться в охотничий домик. Она немного подумала и быстро зашагала по едва различимой дороге... Впрочем, уже через несколько мгновений она ничего не могла различить – сгустилась ночная тьма.
Мороз вдруг унялся, воздух сделался тих и влажен. Анжель смертельно устала от своих блужданий по сугробам. Страшно хотелось лечь прямо на снег и хотя бы на миг смежить усталые вежды, однако Анжель уже слишком много видела людей, уснувших сладким сном в пуховиках сугробов, под колыбельную метели, потому и не поддалась этому смертельному соблазну.
Она шла и шла неведомо куда, стараясь только, чтобы волчий вой все время оставался за спиной, шла, укрепляя свою веру в то, что звери ее не сыщут, а при первом блеске зари ночной вор вернет дорогу на место, – и не поверила ни глазам, ни ушам своим, вдруг увидав впереди желтые огоньки и услышав рычание уже готового к прыжку зверя.
Волк! Он обошел ее, подстерег! Теперь ей не спастись.
Анжель резко развернулась, побежала, упала, запутавшись в валежнике, с трудом перебралась через ствол и снова пустилась бежать. И вдруг сырое похрустывание снега под ногами сменилось стеклянным скрежетом, и Анжель лишь тогда сообразила, что это река, что она провалилась под лед и ледяные объятия сковали ее от ног до пояса.
Прорубь или промоина? Впрочем, какая разница... так и так погибель...
Анжель всматривалась во тьму, пытаясь разглядеть берег. Что-то почудилось, она ринулась вперед, но дно ушло из-под ног, и Анжель беспомощно забарахталась, пытаясь ухватиться за хрупкий лед.
Шубка и тяжелые юбки тащили Анжель на дно, а освободиться от мокрого меха не удалось: она только вовсе обессилела. Едва уперлась руками о края проруби, как глубинное течение стало уволакивать ее под лед.
Теряя последнюю надежду, Анжель закричала, и... И совсем рядом ей откликнулся торжествующий вой. Чудилось, волк ухмылялся, чуя поживу.
Анжель повернулась, пытаясь уплыть как можно дальше от волка, но ощутила еще более холодные токи и поняла, что попала на стремнину.
Все. С этим ей уже не совладать. Или волк, или река – кто-то из этих двоих, равно алчущих, заберет себе ее тело. И, теряя разум от страха, Анжель издала нечеловеческий, предсмертный вопль, и сперва всего лишь эхом показался ей прозвучавший неподалеку отклик:
– Tiens ferme! [41]
Нет, никакое эхо не могло облечь ее отчаянный вопль во французскую речь – как ни обезумела Анжель, это она все-таки сообразила.
– Держись, держись! – повторял незнакомец, и Анжель ринулась, ломая лед, к нему навстречу.
И вот наконец ее протянутые руки вцепились в мех шубы, а в ноздри ударил запах мокрого сукна.
Незнакомец крепко прижал к себе Анжель, сделал два-три мощных рывка и вместе с нею вырвался из смертельно-ледяных речных объятий.
41
Держись! (фр.)