Князь Тавриды
Шрифт:
Ехали довольно долго. Проехали мост. Вскоре прекратилась мостовая и колеса экипажа, видимо, врезывались в рыхлую почву.
На дворе почти совершенно стемнело.
Кое-где мелькавшие огоньки в окнах убогих строений указывали на существование людей в проезжаемой местности.
Карета повернула в узкий переулок-тупик и остановилась у решетки, за которой стоял небольшой, но изящный деревянный домик с закрытыми наглухо ставнями.
Лакей спрыгнул с козел. Отворил калитку решетки и затем уже опустил подножку.
В это время, когда молодой человек выходил из экипажа, тот же лакей три раза стукнул в парадную дверь домика и она бесшумно отворилась.
Увлеченный таинственностью приключения, молодой офицер не заметил, что при выходе его из театра вышел и неотступно следивший за ним другой офицер и что другая большая шестиместная карета, запряженная четверкой лошадей, на довольно значительном расстоянии ехала следом за каретой, увозившей счастливого избранника красивой брюнетки.
Когда первая карета повернула в тупой переулок, вторая остановилась на углу.
Молодой человек между тем прошел в сени, вступил в маленькую, темную переднюю, устланную циновками и наполненную цветами; затем, следуя по пятам вертлявой, хорошенькой горничной, очутился в прелестном будуаре, меблированном в греческом вкусе, с обоями на греческий образец, освещенном алебастрового лампою, спускавшеюся с середины потолка, и пропитанном тонким запахом какого-то куренья, которое дымилось из жаровни, поставленной на бронзовом треножнике.
Начало предвещало многое.
Воображение юноши было польщено и очаровано.
Он сел или, лучше сказать, растянулся на изящной кушетке, против камина, в котором искрился блестящий огонек, примешивавший свой свет к лампе, и это двойное освещение распространялось отчасти и на самые отдаленные предметы.
Он обвел глазами всю изящную роскошь окружающей его обстановки и его взгляд, прежде всего, остановился на одном предмете, которого он сначала совсем не приметил: это была небольшая кровать, с шелковыми занавесками, поддерживаемыми позолоченными фигурками амуров; настоящая кровать для кратковременного отдыха какой-нибудь красавицы, внезапно застигнутой припадком мигрени и желающей уединиться во что бы то ни стало.
«Итак, этот будуар служит иногда и спальней!» — мелькнуло в голове молодого офицера, и эта подробность показалась ему имеющей некоторое значение.
Между тем хорошенькая горничная, впустив его в комнату, тихонько удалилась, почти не взглянув на него и лишь сделала отрывистое движение, видимо, означавшее: сидите и ждите.
Он и стал ожидать, осматривая окружающие его предметы.
Вдруг он вздрогнул.
Со стены, противоположной той, у которой стояла заинтересовавшая его кровать, глядел на него из массивной золотой рамы презрительно-властный, знакомый в то время всей России взгляд голубых глаз.
С большого, прекрасно нарисованного масляными красками портрета смотрел на него, как живой, светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический.
Молодой человек задрожал.
Кроме вообще в то время магической силы этого имени с ним у сидевшего в изящном будуаре прелестной незнакомки офицера были особые, личные, таинственные связи.
По желанию светлейшего князя, он с поля военных действий из армейского полка был переведен в гвардию и послан в Петербург.
Приехав сегодня утром, он не замедлил явиться в Таврический дворец, но прием его светлейшим был отложен до завтра.
— Пусть погуляет, оглядится… — вынес ему милостивое слово князя докладывавший о нем адъютант.
Он воспользовался этим и поехал в театр.
И вот…
Все это мгновенно пронеслось в отуманенной голове вытянувшегося в струнку перед портретом всесильного Потемкина молодого офицера.
II. Двойник
Явственно донесшийся до молодого человека разговор из соседней комнаты, отделенной от будуара, видимо, лишь тонкою перегородкою, вывел его из оцепенения.
— Катя, он еще там?
— Да, Калисфения Николаевна, вот уже с час как он ждет, хорошо еще, что я затопила камин.
— Я не виновата… Меня задержали в театре… Как нарочно, явились на поклон… и я уехала почти последняя… А знаешь, с моей стороны это ужасная смелость… Что если узнает князь…
Молодой человек инстинктивно посмотрел на портрет.
— Но он такой прелестный, и к тому же еще никого я так страстно не любила… Вот мое единственное извинение… — продолжал голос.
«Неужели я так прелестен?» — самодовольно подумал молодой офицер.
— Послушай, Катя, мне надоело ждать. Убери здесь все, я переоденусь сама и приведи его сюда.
Он мигом вскочил. Сердце его сильно билось.
Нельзя не сознаться, что положение его было действительно довольно щекотливое.
Он сделал шаг к дверям, из-за которых слышались голоса.
Они отворились. На их пороге показалась Катя, и, посторонившись, пропустила молодого человека.
Он храбро вошел в другую комнату.
В изящном кабинете, отделанном точно также в греческом вкусе, перед туалетом, на котором стояло зеркало, поддерживаемое двумя бронзовыми лебедями с золоченными головками, сидела прелестная незнакомка и снимала с головы какой-то убор.
Заметив отражение вошедшего в зеркале, она вскочила и бросилась к нему с ловкостью газели.
Он почувствовал страстные, благоухающие объятия, кровь бросилась ему в голову; потом вдруг, порывистым, нервным, неожиданным, необъяснимым движением, он был отброшен, чуть не опрокинут, — отброшен этою прелестною женщиною, которой знойное дыхание он еще чувствовал на своем лице.
— Боже мой! — воскликнула она с неподдельным выражением удивления и ужаса и упала навзничь на стоявший вблизи диван.