Князь Тавриды
Шрифт:
На самом деле, когда княгиня узнала, что она готовится вторично быть матерью, невыразимая радость наполнила ее сердце.
У ней отняли первого ребенка, но Господь ее вознаграждает, сжалившись над ней.
На коленях она благодарила Бога за это счастье.
Перед ней открывалась новая жизнь. Наступившая пустота будет наполнена; она будет жить для своего дорогого ребенка, она изольет на него всю теперь поневоле скрытую нежность своего любвеобильного сердца.
Она в первый раз плакала от радости. Ее посетила мысль о муже.
«Если бы он теперь приехал, я бы открыла ему свои объятия, я бы рассказала ему всю правду, я бы полюбила его — отца моего дорогого будущего детища».
На другой же день она написала ему письмо:
«Господь меня не оставил, Он нас разлучил, но Он дает каждому из нас по ребенку; через пять месяцев я сделаюсь снова матерью», — писала она между прочим.
Она хотела прибавить: «Приезжай, я хочу забыть все, что произошло, я тебе докажу свою невиновность, и мы еще будем счастливы», — но проснувшаяся снова в ее сердце гордость помешала ей написать эти строки.
Письмо княгини, в том виде, в каком оно было написано, возбудило в князе Андрее Павловиче снова лишь сомнение и ревность.
Известие о беременности жены поразило его так сильно, что он чуть было не сошел с ума.
Несчастный рассчитывал время с самыми мучительными подробностями, и по расчету выходило, что это ребенок не его.
Это убеждение укрепилось в его уме.
Он оставил письмо жены без ответа, нанеся ей таким образом новое оскорбление.
Она поняла, что между ней и ее мужем все кончено.
Князь между тем в муках своих страшных сомнений не имел покоя ни днем ни ночью.
Всего более возмущало его то обстоятельство, что этот незаконный ребенок в один прекрасный день явится на свет, — к довершению удара это будет сын, — под его именем и обкрадет его любимого сына, возьмет его титул, права и половину наследства.
Этого он не мог допустить ни в коем случае.
Но как?
Для достижения этого необходимо было одно, чтобы этот ребенок исчез.
Это был единственный выход.
Но нельзя же стереть ребенка с метрического свидетельства — значит, он не должен был иметь метрического свидетельства.
Но как это сделать?
Над этой-то думой князь проводил бессонные ночи.
Наконец в голове его созрел план, который показался ему самым удачным.
Ребенка необходимо украсть тотчас после его рождения и подкинуть кому-нибудь как незаконного.
Он позвал в кабинет своего камердинера Степана Сидорова, которого все в доме, начиная с самого князя, называли сокращенно Сидорыч.
Сидорыч был однолеток графа и когда-то товарищ его детских игр. Он боготворил графа и готов был за него идти буквально в огонь и воду.
Второе он даже доказал на деле, спас тонувшего князя, когда последний еще был мальчиком.
Эта услуга, в связи с привычкой, сделало то, что Сидорыч стал необходимым для князя человеком, поверенным его сокровенных тайн, даже советчиком.
Он был человек природного ума и, находясь постоянно при князе, даже вкусил от образованности, хотя очень поверхностно. Впрочем, и образование самого князя не было особенно глубоким.
— Сидорыч, — сказал ему князь, — я знаю, что ты мне предан, ты доказывал мне это не раз, я за это платил тебе своею откровенностью. Чего я не мог тебе сказать, ты, вероятно, догадывался сам. Таким образом, ты знаешь все мои тайны, даже семейные… Сегодня я должен тебе дать очень важное поручение, которое будет новым доказательством моего к тебе доверия… Но раньше я должен быть вполне уверен, что ты готов мне повиноваться.
— Вы знаете, ваше сиятельство, что на меня можно положиться! — просто отвечал Степан.
— Хорошо, так слушай! Княгиня, ты знаешь, беременна…
Камердинер почтительно наклонил голову в знак того, что это обстоятельство ему известно.
— Через каких-нибудь два-три месяца у нее родится ребенок.
— Ваше сиятельство так любите детей, что, конечно, это доставит вам большую радость! — заметил Степан почтительно, полуфамильярно.
Нельзя было определить, звучала ли в его голосе ирония, или же он совершенно искренно произнес эту фразу. Глаза князя Андрея Павловича сверкнули гневом.
— У меня только один ребенок… Тот, который родится, — не мой, я его не признаю и никогда не признаю.
Степан в ужасе отступил на несколько шагов. Князь подошел к нему ближе и сдавленным шепотом заговорил. Слуга почтительно слушал, но видимо было, что речь князя производила на него страшное впечатление.
— Понял? — спросил его князь.
— Понял! Слушаю-с! — таким же сдавленным шепотом произнес Степан и, шатаясь, вышел из кабинета.
XV. При дворе
Успокоившись за судьбу уехавшей княгини и зная, что мать не применет исполнить его просьбу и будет сообщать обо всем, что случится с любимой им женщиной, Григорий Александрович перестал хандрить и бросился в водоворот придворной жизни.
Быть может, он старался забыться, а быть может, ко двору его влекло пробудившееся со всею силою честолюбие.
Кроме чина подпоручика гвардии, шестисот душ крестьян молодой Потемкин был сделан камер-юнкером.
Мечты честолюбца исполнялись: первый самый трудный шаг — начало было сделано. Он стал известен государыне, которая невольно обратила внимание на величественного конногвардейца, образованного и остроумного.