Князь Тавриды
Шрифт:
Князь уже успел оправиться, тряхнул головой и отвечал почти спокойным голосом:
— Нет, так, пустяки, это пройдет, я устал… этот прием…
— Ах, Гриц, Гриц… чует мое материнское сердце, что с тобой что-то неладное деется, а отчего и ума не приложу… Сдается мне, скучно тебе одному… Жениться тебе надо…
— Жениться… мне? — удивленно уставился на Дарью Васильевну Потемкин.
— Да, тебе… Теперь за тебя какую ни на есть заморскую принцессу выдадут… молодую, красивую…
— Нет,
— Почему же? — робко спросила старуха, снова уже сидевшая в кресле.
— А потому, что нет и не будет мне по душе женщины, которая бы мне не надоела… Все надоедают, я это уже испытал…
— Это все оттого, что не в законе! — попробовала возразить Потемкина.
— А закон нарушать еще хуже, а я нарушу… Уж такова природа моя, мне два раза любить не дано… Свята к женщине только первая любовь, а вторая то же, что десятая, это уж не любовь, а страсть… похоть…
— Я что-то не пойму этого, Гриц…
— И не надо, только сватать меня оставьте… Невеста моя еще не родилась, да и не родится… Так вы и знайте.
В тоне голоса князя прозвучали ноты раздражения, наводившие ужас на всех и пугавшие даже его мать.
Она молчала и только печально качала головой.
— Что девчонки? — спросил после некоторой паузы Григорий Александрович.
Этим именем называл он своих племянниц.
— Веселятся, да как сыр в масле катаются благодаря твоим милостям; что им делается, тело нагуливают…
— И пусть нагуливают, тело первое дело… Я к вечеру в вам заеду, привезу малоазийские сласти, рахат-лукум прозывается.
— Уж ты их очень балуешь.
— Не для них, для себя выписал, адъютант уже с неделю как в Москву послан, сегодня обратно будет. Там, говорят, в Зарядьи, близ Ильинки, купец продает перворазборный…
— Причудник… — улыбнулась мать, видя, что сын снова спокоен и весел. — Я поеду…
— С Богом, матушка… Так, значит, там все благополучно. Спасибо, что исполнили, съездили…
— Я для тебя на все…
Григорий Александрович припал к руке своей матери и проводил ее из кабинета до передней, а затем снова вернулся в кабинет.
Не успел он войти, как следом за ним вошел один из его адъютантов.
— Ну что? — нетерпеливо спросил князь.
— Все исполнено…
— Он здесь?..
— Так точно, ваша светлость…
— Введите его сюда… и не пускать ни души…
Адъютант вышел.
Через несколько минут дверь кабинета отворилась, и на ее пороге появился знакомый нам камердинер князя Андрея Павловича Святозарова, Степан Сидоров.
С окладистой русой бородой и усами, одетый в длиннополый камзол, он был неузнаваем.
— Кто ты такой?
— Петербургский купец, Степан Сидоров, ваша светлость…
— Это твоя кондитерская на Садовой?
—
— Это все одно, муж да жена — одна сатана… Я вот что хотел спросить тебя, кто у тебя там девочка, так лет пятнадцати-шестнадцати, за прилавком стоит?
— Это моя падчерица Калисфения…
— Калисфения… — повторил светлейший, — хорошее имя… Только не рука ей сидеть за прилавком… Хороша очень…
— Такова воля матери, ваша светлость…
— Чья воля!.. — вскрикнул Григорий Александрович. — Я говорю МОЮ ВОЛЮ…
Степан Сидоров испуганно попятился к двери.
— Отвести ее в Аничков дворец, я ее жалую камер-юнгферою к моим племянницам фрейлинам Ее Величества…
Степан побледнел.
— Это невозможно, ваша светлость…
— Что-о-о… — загремел Григорий Александрович.
— Она турецкая подданная, и ее мать не согласится отпустить от себя, она будет жаловаться… — через силу, видимо, побеждая робость, проговорил Степан.
— Жаловаться… на меня кому жаловаться! — крикнул вне себя от гнева князь… — Да будь она хоть чертова подданная и имей целых три матери, она будет моею… то есть она будет камер-юнгферой моим племянницам, слышал?
Степан молчал.
— Ее мать, — продолжал кричать Григорий Александрович, — твоя жена, так ты, как муж, прикажи…
— Увольте, ваша светлость, не могу, — простонал Степан, опускаясь на колени… Пожалейте девочку… у нее жених…
— Жених! — взвизгнул Потемкин. — Тем более, скорей ей надо поступить во дворец… Слушай, чтобы к вечеру она была там…
— Смилуйтесь, ваша светлость, — продолжал умолять его Степан.
— Смилуйтесь! Я и так ей милость оказываю, а он смилуйтесь… Да что зря болтать с тобой… сказано, значит, так надо… Иначе я с тобой расправлюсь по-свойски…
Григорий Александрович подошел совсем близко к стоявшему на коленях Сидорычу и, наклонившись, сказал явственным шепотом:
— Я покажу тебе, как подменивать детей… Слышишь…
Услыхав это, Степан Сидорыч упал ниц и остался некоторое время недвижим.
Он был поражен этими словами как громом.
Григорий Александрович между тем, не обращая на него никакого внимания, начал шагать по кабинету.
Прошло несколько минут.
«Не сдох ли он со страху?» — мелькнуло в голове светлейшего.
«Отдохнет!» — сам отвечал он на свои мысли.
Степан действительно отдохнул и поднялся с полу с еще более бледным, искаженным от страха лицом.
— Чтобы нынче вечером… — сказал князь.
— Слушаю-с, ваша светлость… — дрожащим голосом отвечал Степан.
— Ступай вон!
Сидорыч не заставил повторять себе этого приказания и ни жив ни мертв вышел из кабинета.