Князь Трубецкой
Шрифт:
— И много у вас сейчас военных? Откуда?
— Пять человек гусар, десятка два пленных мы освободили из разных полков. Два испанца, Родриго и Хосе, к нам после боя прибились, говорили, что и остальные испанцы тоже хотели к нашим перебежать, да все не получается. Поляк, мальчишка, Томаш Бочанек.
— Поляк? Странно… Они к нам не очень расположены… Вы слышали, что рекруты, набранные в Литве, разбежались, многие к Понятовскому служить пошли…
— Слышал. Знаю. Да и Томаш не очень русских жалует, только он французов больше ненавидит. Мы беднягу в самый последний момент из петли вынули. Мародеры в его деревню пришли за провиантом, им попытались не дать… Ну и пошло… Семью Томаша мы спасти не успели — мать, отца, сестер, а его… Вот он и мстит. Что после войны делать станет — не знаю. Может, начнет против русских воевать. Или успокоится. Или я его отсюда уведу, к делу приставлю…
Солнце уже село за деревья, почти совсем стемнело.
— Вам пора, наверное, — сказал Трубецкой. — Если переночевать не решите.
— Не решу. Должен прибыть вовремя, без опоздания. Последний вопрос, если разрешите… Сергей Петрович.
— Да, конечно.
— Я видел девушку. На вид — не крестьянка. Вон там стояла, возле забора. Кто это?
— А что? — быстро спросил Трубецкой.
— Ходят слухи, что вы насильно увезли дочь поветового маршалка, похитили и удерживаете возле себя…
— Александра Комарницкая, — сказал Трубецкой. — Да, увез. Нет, не удерживаю. Если вы сможете уговорить ее уехать с вами — буду признателен.
— Что так? Романтическая история?
— Скорее трагическая. И если вы хотите узнать подробности — спросите у нее. Я велю ее позвать…
— Может, лучше я сам к ней схожу? Все-таки шляхтянка, известного рода…
— Ее позовут. — Трубецкой встал, огляделся, заметил в тени силуэт. — Кто там? Егорка? Позови Александру сюда. Скажи — я прошу и гость наш, полковник Бенкендорф, тоже просит.
Бенкендорф встал, поднял с земли свой плащ, встряхнул и набросил на плечи. Полковник и князь молча стояли рядом, пока из деревни не пришла Александра. Егорка подвел ее за руку к Трубецкому и отошел.
— Добрый вечер, — сказал полковник. — Разрешите представиться — Александр Христофорович Бенкендорф…
— Очень приятно, — ответила Александра, глядя куда-то мимо Бенкендорфа. — Вы к нам надолго?
— Нет. Уже нужно уезжать…
— Счастливого пути.
Голос у девушки был мелодичным, а легкий акцент придавал ему какое-то непонятное очарование, мягкость и душевность. А глаза… даже в надвигающихся сумерках был виден их необыкновенно яркий и глубокий зеленый цвет.
— Я хотел… — Бенкендорф бросил быстрый взгляд на Трубецкого, тот кивнул и отошел в сторону, позвал Егорку и, пока полковник разговаривал с девушкой, приказал седлать своего Арапа.
О чем именно говорил Бенкендорф с Комарницкой, Трубецкой не слышал — разговаривали они тихо, да князь особо и не прислушивался. Он заранее знал результат этого разговора. И все-таки надеялся, что полковник сможет…
Не смог.
— Сергей Петрович! — позвала Трубецкого Александра. — Я могу пойти в дом?
— Да, конечно. Егорка…
— Я сама прекрасно дойду. До свидания, полковник! — Александра медленно пошла в деревню.
Скрылась из глаз за сараями.
— Ну что? — спросил Трубецкой.
— Странно… — протянул Бенкендорф. — Такое необычное сочетание… Она сказала, что является вашей пленницей, но мое предложение уехать отвергла, сказав, что не хочет облегчать вашу участь. Вы сами, сказала, выбрали свой крест. И серьезно так она это произнесла, мне даже показалось, что почти с ненавистью…
— А как она должна ко мне относиться, если я застрелил ее отца? — сухо поинтересовался Трубецкой. — Нарушив правила поединка, вопреки дворянской чести…
— Тогда почему она не ушла? Вы, как я понимаю, ее не удерживаете…
— Я несколько раз предлагал, но… Вначале она мечтала отомстить. А потом… — Трубецкой замолчал, скрипнул зубами. — В тот день я ударил ее, не мог не ударить. Иначе не получалось… Только ударил или слишком сильно, или слишком слабо… Лучше бы она тогда умерла. А она пришла в себя, связанная, кричала, что я убийца, обещала меня убить… А к вечеру того же дня оказалось, что она…
Трубецкой потер лоб и вздохнул.
— Оказалось, что она ослепла. Да, ослепла. Удар в висок, знаете ли… Доктор сказал, что, возможно, это навсегда. Что скажете, Александр Христофорович? Каково мне видеть ее каждый день? Смотреть в ее глаза и понимать, что… Я просил ее. Умолял, становился на колени… «Вы сами выбрали свой крест, Сергей Петрович». Никогда не кричит, не повышает голоса. Лучше бы она… Иногда приходит в голову мысль — дать ей возможность. Она в первые дни все время пыталась нож найти и спрятать… Чтобы меня… Так я подумал даже: может, дать ей нож? И пусть она…
— Вы же собирались Отечество улучшить… — тихо сказал Бенкендорф. — Готовы были ради этого даже на поступки… сомнительные. А тут? Жестокий, коварный принц Трубецкой не может слепую девушку от себя прогнать? Свяжите, бросьте в телегу, отвезите в ближайшее поместье… или в монастырь, в конце концов. И оставьте, не спрашивая ее воли.
— Не могу, — так же тихо ответил Трубецкой.
— Тогда вы и вправду сами выбрали свой крест, Сергей Петрович. И вам его нести. И никто не сможет вас от него освободить.
— Получается, что так. Значит, так тому и быть. Говорят, господь не дает креста выше сил человеческих.
— Тогда будем прощаться. — Бенкендорф надел фуражку и протянул руку Трубецкому.
— Я провожу вас, — не подавая руки, сказал Трубецкой. — До опушки, а там уж вы сами. Ночью здесь французские разъезды не появляются.
Они молчали почти все время, пока ехали по темной лесной дороге. Уже перед самой опушкой Бенкендорф достал из кармана пакет и протянул его Трубецкому.
— Здесь приказ…