Князь Трубецкой
Шрифт:
Ветка мелькнула над самой головой Трубецкого. Накручивая себя, он увлекся, пришпорил коня и чуть было не схлопотал деревяшкой в лоб. Внимательнее нужно быть. Осторожнее.
Хоть ты и чудак, с точки зрения даже своих преданных мужиков.
Черт с ней, с зарядкой! И с тем, что повадился барин обливаться по утрам холодной водой, пробежав, как ненормальный, несколько верст по лесу. А то, что он ножи в дерево мечет за двадцать шагов — так даже и молодец. И остальным показал, как нужно. Это мужики приняли и даже время от времени ножичком поиграть
А вот то, что он так странно ведет себя с барышней… Хотя и тут мужики относятся к Трубецкому даже с какой-то жалостью. С пониманием. А сам князь ни черта не понимает. Сколько раз спорил с ротмистром…
Уже тем вечером, после того, как ушли они от дома Комарницкого и остановились на первую ночевку, ротмистр попытался убедить Трубецкого, что негоже так. И девушку бить не стоило… нехорошо это… неправильно…
— А если бы она вас подрезала? — спросил Трубецкой.
— Да тут той раны… — попытался отмахнуться Чуев.
— Ладно, пусть рана легкая. А если бы она из пистолета в тебя целилась? Или в меня, а я бы не видел? Тогда как?
Ротмистр набрал воздуха в легкие, но так ничего и не ответил. Нечего ему было ответить — если бы вопрос касался только его, тут еще можно было сказать: пусть, мол, стреляет, но когда дело касается боевого товарища…
Именно что жизни товарища, господин ротмистр.
А если бы сейчас снова пришлось, как в доме у пана Комарницкого? Если бы снова бросилась Александра на них с ножом в руке, ударила, рассекла плечо Чуева, снова замахнулась… Трубецкой смог удержаться, не рубанул клинком, выбрал, как тогда показалось, меньшее зло, проявил толику жалости… А сейчас что? Стал бы обезоруживать?
Пожалел, и что вышло?
Он смотрит в ее глаза, а она… Александра смотрит сквозь него. И не собирается его миловать. И будет это продолжаться…
Застрекотала белка, Трубецкой остановил коня.
— Отпустили вы его, барин… — Из темноты появился Кашка. — А мы тут ждали-ждали…
— Отпустил. Он хороший человек.
— Вам виднее, — не стал спорить Кашка. — Хороший так хороший. Пущай живет.
— Тебя не спросили. — С другой стороны поляны появился Антип с мушкетоном в руках. — Отпустил Сергей Петрович офицера — значит, так правильно. А я вот жрать хочу. Если мужики мне каши не оставили, то я…
— Я вас покормлю, — сказал Трубецкой.
Он и сам толком не понимал, зачем поставил в засаду Кашку и Антипа и велел застрелить гостя, если тот поедет назад один, без сопровождения. На всякий случай приказал. Если бы вдруг разговор пошел не так. Да какая разница, в конце концов, приказал и приказал. Назовите это паранойей. Безумием назовите…
Не убили, и ладно.
Значит, что-то из этого разговора получится. Должно получиться.
Глава 07
Не нужно было ему ехать в Москву. Ведь помнит, что любопытство сгубило кошку, что любопытной Варваре нос оторвали… Но ничего не смог с собой поделать. На то, чтобы не поехать смотреть горящий Смоленск, у него силы воли хватило, а вот с Москвой — не справился.
Понятно, что Москва второго сентября тысяча восемьсот двенадцатого года, особенно к вечеру, не самое гостеприимное место в мире. Понятно, что нарваться на неприятность можно именно там — в каше отступления русской армии и хаосе входа французской.
Нет, были, конечно, аргументы и за такую экскурсию.
В общей суматохе начинающихся грабежей легче затеряться и никому не нужно подробно объяснять: зачем ты, собственно, явился в златоглавую, какого дьявола шастаешь по улицам и заходишь в пустые и не очень дома московского дворянства. В Москве второго сентября вообще не до того, чтобы цепляться к праздно шатающимся молодым мужчинам в форме, тем более что молодых людей в форме — в сотне разных форм — слоняется-рыщет-бегает-скачет-напивается-дерется-ломает-грабит в Москве несколько десятков тысяч.
Наверное, себя одного Трубецкой смог бы убедить и отговорить. Даже ротмистра Чуева, которому вот прямо загорелось (не слишком корректное выражение в преддверии большого пожара, да) глянуть, как там дела у дальних родственников, успели выехать из города или нужна помощь… тоже можно было бы заставить отказаться от этого желания… С большим трудом, но можно было бы. Во всяком случае, можно было бы попытаться.
Но до кучи смешались всякие-разные аргументы в пользу посещения Москвы, некоторые из них были очень похожи на объективные, а некоторые — субъективны настолько, что становились неотразимыми.
Ну, во-первых, посмотреть на потрясающую встречу арьергарда генерала Милорадовича и передового отряда маршала Мюрата. Это замечательное предупреждение Милорадовича, что если его вот прямо сейчас не пропустят на выход без боя, то он спалит ко всем чертям Москву. Сказано это было с такой уверенностью, что Мюрат предпочел ждать, пока русские уйдут. Вот посмотреть на эту сцену Трубецкому хотелось необыкновенно.
Во-вторых, родственники Чуева. Зная, что начнется в Москве к ночи и продолжится три дня, Трубецкой просто не имел права останавливать ротмистра. Получится вывезти — слава богу, Алексей Платонович будет счастлив, а у него в последнее время не слишком много поводов радоваться.
В-третьих, Трубецкой уже давно обещал мужикам из своего отряда при первой возможности дать немного прибарахлиться.
Воинский обоз французов — штука, конечно, богатая, но вот чтобы разжиться самоварчиком, платьишком, а то и шубой для супруги, одежкой для деток, обувкой там, посудой — совсем не подходящая. Пока. Во время отступления Великой Армии от Москвы все будет совсем по-другому, солдаты двунадесяти национальностей забьют ранцы и повозки массой полезных в крестьянском хозяйстве вещей и станут целью не только правильной, но и выгодной. А пока упускать такую возможность, как брошенное добро московских обитателей, было по отношению к мужичкам делом несправедливым и обидным.