Князь Владимир. Книга 2
Шрифт:
За ночь трубы иссякли полностью. Стратиг распорядился выставить возле цистерн с водой усиленную стражу. Он кусал кубы, бледный и растерянный. Впервые приходится ограничить раздачу не только еды, но и воды…
С утра небо было чистое, солнце поднялось палящее, а когда повисло в зените, в городе все живое скрылось от зноя. Время от времени через стену перелетали сосуды с горючей смесью. Изнемогающие от жары и ожогов воины гасили пожары песком, но русы усилили тяги своих машин, сосуды забрасывали с каждым днем все глубже в город. У них этих страшных баллист появлялось все больше, подвозили из далекой Руси, там еще княгиня
Город изнемогал. Со стен было видно, как увеличивается, несмотря на потери, несметное войско русов. Подкрепление пришло из русских городов в Климатах: Сугдеи и Корчева, а из Тьмутаракани явилось хорошо вооруженное конное войско. К тому же по всем Климатам ромеи бежали, а их работники и рабы, будь то славяне или других племен, с наслаждением жгли хозяйские дома и уходили в войско Владимира.
Владимир в нетерпении яростно метался по шатру. Войдан и Панас поговаривали о новом штурме, ромеи обессилели, а на князе уже лица нет, не может дождаться падения города.
— Нет, — цедил Владимир сквозь зубы. — Нет! Я не хочу, чтобы лилась кровь лишь ради того, чтобы потешить князя.
В его голосе была твердость. Войдан заметил с иронией:
— Раньше тебе было все одно, сколько чего прольется, чьи головы полетят как репьяхи.
— Теперь не все равно.
— А что изменилось? — спросил Войдан скептически. — Мир все тот же.
— Я не тот. А значит, и мир не тот.
В русском стане царило веселье. В нещадную жару на глазах угрюмых херсонитских воинов росы обливались водой, щедро разбрызгивали, поили коней. Дразнили, поднимая на копьях куски жареного мяса, провозили под стенами обозы, где подводы ломились от битой дичи, где в бочках холодной воды плескалась живая рыба. Костры, на которых пекли мясо, а на вертелах жарили целые туши кабанов и оленей, разводили поближе к стенам, чтобы сводящие с ума запахи несло на исхудавших защитников. Смеясь, уверяли, что от капающих слюней херсонитов теперь так скользко, что на стены не взобраться вовсе.
Защитники города от жары и жажды падали с пересохшими ртами замертво. Стратиг Лев велел вынести последние бочки воды на стены. Ежели русы пойдут на приступ, воины должны напиться, иначе не удержат мечи. А город доживает последние дни. Дома горят, от черного дыма слезятся глаза, грудь рвется от кашля. Уже нет сил гасить пожары, а русы все бросают тяжелые глыбы, что убивают и калечат людей, швыряют горшки с экскрементами и горючими смесями. Самим не продержаться…
Дома горели по всему периметру, затем ветер разнес огонь и в центральную часть, где высился гордый дворец стратига.
— Княже, — не выдержал Войдан, — самая пора ударить! Там уже и ворота защищать некому!
— Потерпи еще, — отозвался Владимир.
Войдан косился в его исхудавшее лицо. Кожа на скулах натянулась так, что едва не прорывалась. Губы пересохли, будто сам страдал от жажды со всеми херсонитами.
— Что с тобой, княже?
— Жду, — отозвался Владимир глухо. — Этот плод сам падает в подставленную ладонь.
К полудню, когда от жары плавился песок, а все живое забилось в щели в поисках прохлады, над городом уже стояла сплошная стена черного удушающего дыма. Горели уже не отдельные дома, горел Херсонес. Русские воины перестали дразнить последних воинов
Солнце начало двигаться к закату, но воздух оставался таким же знойным, сухим, горячим. Внезапно большие ворота города распахнулись. Оттуда вывалилась толпа оборванцев, худых и растрепанных, словно их только что выпустили из застенка. С воем, криками, руганью и плачем они понеслись через мост, не дожидаясь пока тот опустится, толкались и срывались в ров, но остальные бежали, обезумев, к морю.
— Воины! — страшно заорал Войдан. — На коней! Ударим…
Владимир перехватил за локоть, сжал с силой:
— Не спеши.
— Ворота все еще открыты!
— Я думаю, так и останутся.
Войдан покачал головой, сам вскочил на коня. Во главе малой дружины понесся к воротам. Тавр поймал взгляд Владимира, кивнул, отдал какие-то приказы помощникам. Те умчались, а вскоре большой отряд с кирками и лопатами отправился в горы.
Умен, подумал Владимир. Без слов понимает. Городу нужна вода, теперь это уже не враги. К тому же насточертело сидеть в походном стане! Многие русичи сумеют найти жилища в городе. В захваченных домах, где в живых останутся только покорные женщины.
А в стане принимали оборванцев. Оказалось, доведенные от отчаяния ремесленники, которым досталось больше всего, голодной смерти предпочли гибель, если придет, от оружия русичей. Еще два дня тому разгромили последние склады, но запасы еды и воды богатые прятали в домах, В бедных кварталах, где жили гончары, оружейники, кожевники, умершие от голода лежали прямо на улицах, а у живых не было сил их убрать. Тогда в отчаянии они ворвались в дома богатых, убили всех, ворвались во дворец стратига Льва, убили и его со всей семьей, открыли ворота.
Владимир велел Панасу и Тавру:
— Вводи войска, но сразу же очисти улицы от трупов. И дома. Вот будет здорово, если взяв такую крепость, передохнем от чумы или холеры!
— Тебе готовить дворец стратига? — спросил Тавр.
Владимир поймал его взгляд, понял, что скоро должен приоткрыть проницательному воеводе часть своего сокровенного замысла:
— Да. Я должен что-то иметь под собой, когда буду торговаться!
Глава 42
Город горел, но на этот раз русские войска были ни при чем. Озверелая беднота, что успела похоронить своих малых детей, вымещала боль и ярость на богатых, у которых в подвалах были тайные цистерны с водой. Трупы женщин и детей вчерашних властителей города выбрасывали на улицы. Богатые дома не столько грабили, сколько в слепой ярости громили, рубили и жгли. Владимиру быстро это надоело, велел всех головников карать на месте.
В гавань осторожно вошел корабль. С борта размахивали белым полотнищем. С причала русские дружинники кричали успокоительно:
— Не боись, не тронем! Война кончилась!
Им швырнули канаты, корабль подтянули к причалу, закрепили канаты, придержали сходни. На берег сошел не иудей-рахдонит, как ожидалось, что спешит по дешевке скупить богатую добычу, чтобы в Хорезме продать вдесятеро, а степенный имперский чиновник в богатой одежде, приличествующей его рангу, а за ним пугливо ступали по ветхим сходням имперские чины поменьше.