Князь Владимир. Книга 2
Шрифт:
Владимир гнаться запретил. С нищих взять нечего, а сечь для забавы негоже. Добрый хозяин свой скот не губит. Зазря. С дюжину вестников отправил по окрестным селам, строго наказав местным сидеть по местам, в княжьи усобицы не лезть.
Черный люд вздохнул с облегчением. Наконец-то можно выпустить из рук боевые топоры, взять плотницкие. И лес, и поле — все требует работящих рук.
Когда подошли последние отряды варягов, Владимир сделал пробный приступ. Воины неожиданно легко захватили нижний вал, к полудню сбросили защитников в ров, перешли овраг и ручей,
Кровь течет с вала и собирается ручейками у подножья. Туда со всех сторон сбегают другие струйки, и вот уже страшный красный ручей течет вниз, набирает силу. Ярко красный, еще горячий, пахнущий так, что у самых неустрашимых остывает сердце и холодеют руки!
А ручей, набрав мощь, с журчанием вливается в Ситомлю и Глубочицу, впадает дымящимся потоком в Почайну…
Владимир велел протрубить отбой. Не то, что жаль варягов, которых первыми бросил на приступ, а рано их тратить по-серьезному. Кияне так и не поняли, был ли это приступ, или же новгородский князь хотел проверить их на крепость.
Лучшего из язычников умертви, велит Талмуд. Гамаил пробирался через военный лагерь новгородцев со страхом и трепетом. Впервые он оказался в такой двойственном положении.
Да, варвары — не люди, а такие же звери, как и рыскающие в лесу волки. И к ним следует относиться как к зверям: их имущество забирать без угрызений совести, как забирают орехи из логова белки или зерно из норы хомяка, их самих убивать как скот, а полезных запрягать в ярмо. Всякие клятвы, данные варвару, исполнять не обязательно, ибо варвар — не человек. Ляхи ли, русы или лютичи — все едино, все это двуногие звери, все они гои, акумы, недочеловеки.
Был затяжной спор по поводу христиан, часть раввинов требовала считать их тоже гоями, идолопоклонниками, разве что вместо деревянных идолов кланяются деревянным иконам. Однако победило мнение, и его запечатлели в Талмуде, что иудеи могут смотреть на христиан, как на своих братьев. И исполнять относительно их все требования гуманности. Величайшие иудейские авторитеты всех стран и народов объявили, что христиане не могут быть равняемы с варварами, идолопоклонниками. Вследствие этого постановления древних раввинов относительно язычников не имеют силы в христианских землях.
Но живя среди язычников, будучи даже по своему закону свободным от соблюдения нравственных норм по отношению к славянам и русам, все же постепенно начинаешь видеть в них людей и начинаешь относиться как к равным: соблюдаешь слово, торг ведешь честно, не обманываешь при сделках… Ну, не очень обманываешь.
Сейчас же приходится сделать еще один шаг, ранее немыслимый. На совете старейшин иудейской общины решено оказать посильную
Спору нет, молодой князь новгородцев умен и даже начитан, но тем страшнее он как язычник! А лучшего язычника умертви, велит Талмуд. Поистине неисповедимы пути Яхве, ведущего свой народ, и непонятные решения принимают раввины на Совете.
Его ввели в княжеский шатер. Владимир возбужденно разговаривал с воеводами. На шорох полога живо обернулся. Глаза его расширились в удивленном узнавании:
— Гамаил! Каким ветром?
— Встречным, — вздохнул Гамаил. Он помнил, что нетерпеливый князь не терпит титулов и пышных вступлений, развел руками: — Опять меня прислал к тебе наш совет… Здравствуй, княже.
— Здравствуй и ты. Надеюсь, тоже с хорошими вестями?
— Для тебя да, — ответил Гамаил и снова вздохнул. — Для нас — не знаю. Темна высокая политика для простого раввина.
Владимир оглянулся на Тавра и Войдана:
— Этим я верю как себе. Говори при них.
Гамаил с сомнением оглядел воевод, что в свою очередь прожигали его недоверчивыми взглядами. Тайные взгляды иудеев на идолопоклонников, которыми те считали русов, ни для кого не были тайной. Слишком много иудеев им следовало, чтобы в сердцах хоть раз не высказали рабу, челядинцу или хотя бы надоевшему соседу.
— Воеводы? — спросил Гамаил с сомнением. — Библейский закон гласит, что сперва надо требовать мирной сдачи города, запрещается вырубать плодовые деревья вокруг града, убивать дозволяется только мужчин с оружием, но не женщин, детей и стариков. Эти три закона принадлежат Моисею, но древние раввины, потомком которых я являюсь, добавили еще один: при взятии города не врываться в него со всех сторон, но оставлять свободный выход. Чтобы никто из желавших спастись не встретил препятствия! Эти заветы были известны нашим воеводам еще две тысячи лет тому, но как же медленно они продвигаются сюда на север!
Владимир засмеялся, останавливая властным движением резкие слова Войдана и Тавра:
— Один закон мы уж точно выполнили! Войдан, разве не требовали сдачи?
— Требовали, — угрюмо подтвердил Войдан.
— Видишь? Ну, говори, с чем тебя прислали.
— Наши старейшины отписали о тебе в Киев. Насколько ты верен слову, держишь обещания, какие льготы уже дал сверх обещанных. И в Киеве тоже решили помочь…
Владимир отшатнулся:
— Я в долги влезать больше не хочу! Иначе придется продать вам всю Русь. Войска у меня достаточно.
— Да? — спросил Гамаил с сомнением. — Мы знаем, что у Ярополка дружина побольше втрое, земского войска вдесятеро, да и у самих киян оружия вдоволь. Твоих воинов просто стрелами да камнями с крыш забьют.
— Город спалю, — пообещал Владимир.
— Стоит ли? — сказал Гамаил мирно. — Помощь наша будет не за деньги. Просто из признательности, что ты не притеснял нашу общину в Новгороде. Как притеснял посадник великого князя Святослава… Наши люди вхожи в княжий терем Ярополка, в дома бояр и прочих знатных мужей. Мы постараемся помочь… Блуду.