Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон (сборник)
Шрифт:
Вот один степняк, приняв таранный копейный тычок в нагрудные пластины куяка, соскальзывает с седла. Вот второй, наткнувшись стальным забралом-личиной на массивный коронель, кубарем катится по земле. Вот третий, нелепо взмахнув рукой с разбитым щитом, валится набок и волочится за стременем. А вот и четвертый, сам удержавшись в седле, рухнул вместе с лошадью, сбитой широкогрудым рыцарским жеребцом.
Зато там вон, справа, сверзился наземь немец в рогатом шлеме. И на левом фланге копыта низкорослого татарского конька уже топчут рыцарский плащ и треугольный латинянский щит.
Бельгутай
Копья ударили почти одновременно. И от обоих Бельгутай увернулся, резко бросив тело вправо и на миг зависнув у бока приземистой степной лошадки, подобно вьючному мешку. Коронели мелькнули над опустевшим седлом. Длинные древка стукнулись друг о друга и разошлись. А Бельгутай вновь взлетел на коня, забрасывая щит на плечо, отпуская повод и обеими руками хватаясь за свое короткое копьецо.
Колоть тупым оружием Бельгутай не стал. Бесполезно, да и не было на это времени: промахнувшиеся немецкие рыцари уже проносились мимо, ворочая тяжелые турнирные лэнсы, выискивая за спиной ханского посла другие менее верткие и ловкие цели. Однако, прежде чем германцы умчались дальше, копье посла резко ушло в сторону и назад.
Бунчук нойона черной кистью мазнул по воздуху. Конский хвост на татарском жада хлестнул по рыцарскому доспеху. Изогнутый металлический коготь впился в латы. Бельгутай зацепил копейным крюком рыцаря, скакавшего справа.
Дернул…
Сдернул!
Седло с высокой спинкой не помогло немцу. Над изогнутой седельной лукой блеснули золоченые шпоры. Латинянин на полном скаку грохнулся наземь.
«Жаль, не Зигфрид!» – промелькнуло в голове Тимофея.
И вдруг что-то произошло. Краем глаза Тимофей заметил, как Бельгутай дернулся, словно от вражеской стрелы, ужалившей в спину. Краем сознания удивился. Не было ведь никаких стрел! И не было видимых причин, которые могли бы заставить кочевника так пошатнуться в седле. Выронить оружие. Судорожно вцепиться в повод…
Но татарский нойон уже ускакал за распавшийся немецкий строй, и Тимофей забыл о Бельгутае. Пришел его черед уворачиваться от копья-тарана с массивным железным копытом на конце. Украшенный львами рыцарь избрал новой мишенью посольского толмача.
На Тимофея мчался Зигфрид фон Гебердорф. Что ж, пришло время проучить спесивого мальчишку! Опьянение боем захлестнуло Тимофея, растворило в мелькающих факельных огнях и рыцарских гербах.
К счастью, после неудачной атаки на Бельгутая немец не успел как следует довернуть тяжелое турнирное оружие. Тимофей исхитрился сильным взмахом своего копья отбить направленный в лицо коронель. Щит, подставленный под неопасный уже – скользящий – удар, отбросил рыцарский лэнс еще дальше.
А ратовище Тимофеева копья, закрутившись по инерции в руке, легло поперек седла, перегораживая путь немецкому жеребцу. Было лишь мгновение, доля мгновения, на принятие верного решения. Еще меньше – на действие. Но Тимофей успел среагировать.
Бросив повод, оставив щит болтаться на левом предплечье и полностью доверившись верному гнедку, он перехватил копье, как мужик хватает в драке оглоблю. Удерживая древко в поперечном хвате двумя руками, Тимофей достал-таки германца. Копье прогудело над стальным налобником рыцарского коня и, словно дубина, обрушилось на голову всадника. Ударило тупым концом по смотровой щели шлема-ведра.
И как ударило!
Бу-у-у…
Зудящий болезненный импульс в руках. Передающийся через ладони хруст дерева и разлетающаяся перед глазами щепа.
…у-у-у…
И гулкий – будто по колоколу колотушкой! – отзвук латинянского шелома, охоженного ратовищем.
…у-у-ум!
В тот момент Тимофей ничего больше не видел, не слышал, ничего не чувствовал и ни о чем не думал. Главное для него в тот момент было, что…
Бу-у-ум-м-м!!!
Голова рыцаря откинулась. Сбитый шлем закувыркался в воздухе. Оглушенный всадник мотнулся всем телом назад, потом, отброшенный высокой спинкой седла, – вперед. Потерял стремя. Утратил равновесие. Молодой барон Зигфрид фон Гебердорф мешком повалился наземь.
Еще бы не повалиться! Тимофей вложился в этот удар полностью, целиком и без остатка. Отстранившись от всего остального. Позабыв обо всем на свете. Даже о том, о чем забывать не следовало. Даже в пылу настоящей сечи. И уж тем более в никчемной горячке потешного турнирного боя.
Расплата пришла незамедлительно.
Пока Тимофей тонул в безумном исступлении схватки, был нанесен ответный удар. Внезапный и неотразимый. Удар не крепкой рукой, не тупым коронелем, вышибающим человека из седла и мозги из черепа. Не боевым мечом и даже не предательской стрелой, пущенной исподтишка.
ВЗГЛЯДОМ!
Его ударили в тот момент, когда он бил сам. И в тот, и в следующий. И чуть позже. Его ковыряли и терзали, точно и метко вгоняя незримые клинья под шлем, под черепную коробку, под надежную магическую защиту, поставленную Угримом, но требовавшую и присутствия его, Тимофея, воли и силы. Воли и силы, которые сейчас были направлены на другое: на бой и победу.
Именно поэтому он пропустил удар. Поэтому не сразу понял, что происходит. Отчего вспыхнула в голове нестерпимая боль. Что за багровая искристая муть разорвалась в глазах. И чьи очи вдруг открылись в нем. Внутри него…
Понимание пришло лишь несколько мгновений спустя. Пристальный взгляд немигающих черных глаз, проникавший через его глаза, безжалостно и бесцеремонно копошившийся в его мыслях и чувствах, принадлежал Михелю Шотте. Колдун в красных одеждах, укрывавшийся за пологом императорского шатра, теперь стоял возле трона Феодорлиха. Латинянский маг стоял и смотрел. Из-за стены телохранителей-щитоносцев, из-за факельных огней.
ВСМАТРИВАЛСЯ.
Боль, потрясение и отчаяние оказались столь велики, что Тимофей едва удержался в седле. Пошатнулся, как Бельгутай. (Видимо, нойону тоже здорово досталось… То же и досталось!) Но все-таки усидел на коне, подмял боевое исступление, собрал волю в кулак, выпихнул прочь чужой взор, закрылся снова.