Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых (сборник)
Шрифт:
Через минуту Андрей Зверев, укрытый рубашкой и пиджаком, мчался в холодном салоне медицинской «ГАЗели», а еще через полчаса его на этих же носилках уже катили по длинному больничному коридору. Перед дверьми с надписью «Операционная» медсестры с помощью врача переложили его на другие носилки, убрали сложенную на груди одежду и принялись стягивать носки.
– Успеха, герой, – подмигнул ему мужчина и покатил носилки обратно.
Андрея тем временем лишили брюк, в голом виде закатили за дверь, где оказалось весьма прохладно.
– Зверев? С матерью твоей из школы уже созвонились, скоро приедет. –
– Не знаю, не пробовал, – ответил Андрей.
– Значит, попробуешь, – пообещал старикан. – Как закончишь – на второй стол его клади. Тут ничего сложного, не задержим.
– У него свежий шрам на правой скуле, Михаил Сергеевич.
– Да? – Врач наклонился к его лицу. – Думаешь, нервный мальчишка попался?
– Вы же знаете, Михаил Сергеевич, сейчас проще такого, нежели нормального встретить.
– Ладно, Настя, скажешь анестезиологу – под общим работать будем. Оно и с новокаином меньше риска. Все, я руки мыть пошел, готовьте его…
Андрею обильно полили живот какой-то жидкостью, протерли бинтом, опять полили, но на этот раз отерли ватным тампоном. Носилки дрогнули, покатились дальше, еще за одну дверь. Зверев увидел большущий плафон с фарами – как в зубоврачебном кабинете. Его переложили на нечто, формой напоминающее распятие, причем руки тут же развели в стороны и прихватили бинтами. Сестра, которую называли Настей, подкатила капельницу, стала прицеливаться иглой в вену.
– А как же наркоз? – забеспокоился Андрей, опасаясь укола не столько из-за боли, сколько из-за ощущения полной беспомощности. Наверное, именно так чувствует себя приготовленная для препарирования лягушка.
– Все будет, все будет, – пообещал старик, невесть как оказавшийся у его бедра. – Здесь болит? А здесь?
По животу опять побежали холодные пальцы. В какой-то момент тело ответило на прикосновение болью, и старик кивнул:
– Давайте! Ты, кстати, в каком классе учишься?
– В девятом, – ответил Андрей. – У нас десятилетка, как раньше.
– Это хорошо, – кивнул старик. – Считать, надеюсь, научился?
– Да.
– Сколько пальцев? – выставил он свою пятерню.
– Пять.
– А так?
– Четыре.
– Верю, мальчик, учишься хорошо, – улыбнулся старик, и на лицо Андрея легла маска. – Но давай попробуем еще раз. Сколько пальцев?
Старшеклассник напрягся, пытаясь разглядеть руку, но перед глазами стремительно сгустилось какое-то красно-коричневое марево.
Андрей тряхнул головой, шире открыл глаза. Марево рассеялось. Он увидел светло-коричневые, плотно подогнанные доски, по которым скакали разноцветные зайчики. Тело ощущало приятную легкость, плавало в чем-то теплом и ласковом.
«Это я чего, вниз головой над полом вишу? – подумалось Звереву. – Хотя полы тут, в больнице, должны быть с линолеумом».
Он попытался перевернуться, взмахнул руками, хлопнул по чему-то мягкому и сел в постели, опершись на выставленные назад руки. Его взору открылась обширная палата с бревенчатыми стенами, ломаным витражным, но одноцветным окном. Да и коечка у него была явно не казенная – размером с половину домашней спальни.
– Андрюшенька, дитятко мое! Очнулся, исцелился, миленький! Вернулся, вернулся ко мне, кровинушка! – Рассмотреть комнату подробнее он не смог, поскольку его сгребла в объятия какая-то тетка и принялась тискать, словно кусок пластилина. – Радость моя, солнышко единственное, чадо мое любое! Да ты, вестимо, голоден, что зверь лесной? Почитай, неделю росинки маковой во рту не бывало. Я сей же час, стряпухам крикну. Принесут чего быстренько…
Тетка вышла, оставив Андрея одного, и он смог осмотреться еще раз.
Палата была обширной, не меньше двадцати метров. Дощатый пол, такой же дощатый потолок. Стены срублены из бревен в пол-обхвата, но за изголовьем шла широкая полоса изразцов. Окно собрано из небольших кусочков неправильной формы, вклеенных в светлую оправу – то ли из олова, то ли из свинца. Скорее, олово – свинец ведь мягкий слишком. Справа, в дальнем от окна углу, за небольшими занавесочками, стояла на полке темная икона с болтающейся на окладе крохотной медной рукой. Или золотой?
Еще на стене висел широченный, с ладонь, ремень с саблей, ножами и еще какими-то мешочками и подсумками. Под ним – застеленный красно-синим войлочным ковриком сундук, и под иконой – еще один. Возле окна стоял полутораметровый деревянный пюпитр, чуть дальше имелся высокий, но узкий темно-вишневый шкафчик с вычурной резьбой. На подоконнике пылились два трехрожковых подсвечника без свечей, а на пюпитре – масляная лампа с длинным носиком, из которого выглядывал почерневший фитиль. С улицы доносились коровье мычание, кудахтанье кур, блеянье, лай, гоготание – в общем, звуки живущей полной жизнью сельской глубинки. А чего тут не имелось – так это люстры, розеток, фонарей, ламп, компьютера, телевизора, магнитолы и стола со стопкой учебников и тетрадей.
– Однако, – пробормотал Зверев, закончив осмотр, – классно меня ширнули. Интересно, это у всех общий наркоз так проходит, или у меня одного глюки? И главное, натурально все так… Не то что за фантомами бессмертными по небу гоняться.
Мысль о том, что наркоз может вот-вот кончиться, заставила его подняться, пройти по холодному влажному полу к окну. Ему хотелось увидеть, что творится снаружи, за окном – но не тут-то было! Вблизи выяснилось, что вместо стекол в окна вправлена тонкая слоистая слюда, сквозь которую различались только полутона: справа что-то темное, сверху светлое, слева опять темное.
Он попытался сдернуть крючки запора – и тут впервые обратил внимание на свои руки. Смуглые мясистые пятерни украшали два крупных золотых перстня, один из которых был к тому же с печаткой, а другой имел посередине глубокую бороздку. Это были совсем не те пальчики, которыми он стучал каждый вечер по клавиатуре, катал мышку и крутил джойстик. Хотя и мозолей на ладонях он не нашел – Андрей из наркозного сна тяжелым трудом все же не занимался.
Зверев торопливо ощупал себя, опустил глаза вниз. На нем висела длинная, до колен, полотняная рубаха с разрезами по сторонам и завязкой под горлом. На шее болталась льняная нитка с нательным серебряным крестиком.