Князь. Записки стукача
Шрифт:
Уходя, Костя сообщил: все эти дни злодей Каракозов усердно молится в тюремной церкви…
Понял, куда он гнет, и… промолчал. После ухода Кости я вызвал Кириллова и спросил о подкупе камердинера брата.
– Это приказал Петр Андреевич Шувалов.
– Передайте ему, что впредь я категорически запрещаю это делать.
Кириллов поклонился.
Суббота (без даты)
Приговорили к повешению двоих – Каракозова и его родственника, руководителя подпольного кружка Ишутина… Родственника я помиловал – заменил виселицу на бессрочную каторгу. Но дарование жизни велел объявить ему в последний миг, когда наденут на него смертный балахон. Так уже делали во времена папа'…
Воскресенье (без даты)
Мне сообщили, что стрелявший Каракозов действительно молился все дни.
Принесли его письмо – просит простить и помиловать. Ну что сказать на это? «Как человек – давно простил, но как Государь – не имею права…» Этак многие стрелять захотят, если поверят, что безопасно. Этак и государству конец… А я поклялся до последней капли крови защищать самодержавную Русь. Перед Богом поклялся.
Пошел к Императрице. Говорил с ней о письме несчастного злодея. Но Маша молча обняла и сказала: «Терпи свое царское бремя».
Как странно… Она религиозна, и я все ждал, что попросит простить… И тогда пришлось бы уступить… И тяжесть – с плеч долой! Но не стала. Она бывает удивительно жестока, будучи такой доброй…
Господи! Помоги! Научи!
Плакал.
Привезли её. Встретились с ней в кабинете папа'… Отсюда лестница прямо в ту комнату…
Вошла, точнее, вбежала.
– Боже, что со мной было, когда услышала! Я хотела тотчас бежать… Я совсем с ума сошла! Что же это такое?
Она плакала.
Я целовал ее, и она уже в безумии отвечала. И все-таки не решился позвать ее в ту комнату… Но подло сказал:
– Уходи, милая… я не могу больше…
Сказал и… надеялся… что сама…
Но момент прошел. Она уже опомнилась. Расставались…
Шептала:
– Спасибо, что не позвали меня туда. Спасибо, что гоните… – (все на «вы»), – меня…
– А ты… пошла бы?
– Да! Да! Сегодня пошла бы… А завтра прокляла бы себя. Я не хочу быть там, где были все. Не хочу быть Главной Мадемуазель – кажется, так звали мою родственницу… твою любовницу…
Но и я, и она уже знали – случится.
Мои записки
(Записки князя В-го)
После войны, революций, переполненных поездов, набитых беженцами и солдатами, бессудных расстрелов – после всего, что выпало мне на долю, так забавно вспоминать наш идиллический отъезд за границу и мой детский страх.
Окруженная множеством провожавших лакеев, тетушка стояла на перроне и под сочувственные их вздохи вспоминала о временах, когда в Париж ездили в карете и не было ужасных крушений, о которых пишут нынче в газетах. После чего тетушка в десятый раз повторила наставления почтительно слушавшему управляющему…
Наконец появился паровоз. Каким чудовищем тогда он казался!
Сверкая черной сталью, с угрожающе огромным колесом, свистя, сипя, изрыгая клубы пара, паровоз стукнулся буферами в вагон и встал во главе состава…
На перрон вышел высокий жандарм в длинной шинели. Я покрылся потом! Слава Богу, он пошел дальше, вдоль поезда. Боже, как тянулось время… Раздался второй звонок. Вошли в вагон… И вот уже ударил вокзальный колокол, пронзительно засвистел обер-кондуктор, мы плавно тронулись.
Провожавшие лакеи, все кланяясь, бежали по платформе.
Разместились в спальном вагоне в двух просторных купе.
С тетушкой в купе находилась любимая девка Дунька. «Девке» пошел шестой десяток. Остальная прислуга ехала во втором классе.
Кондуктор пошел по вагону, записывая билеты, – как же долго он проверял наши билеты… Впоследствии я обожал, шатаясь от бега поезда, пройти по вагону на площадку, открыть дверь и, заглушаемый грохотом, орать в летящее мимо пространство. Но тогда мне было не до веселья. Наступила ночь, однако я просыпался на каждой остановке, вслушивался в шаги и голоса за окнами… Наконец поезд трогался, и под мелькание в окно вокзальных фонарей я снова радостно засыпал…
На границе вошли жандармы, распространяя запах дешевого табака. Мы предъявили паспорта, жандарм мучительно долго их рассматривал!
Боже мой, как выматывает страх! Тетушка, видно, тоже боялась, ибо стала чрезвычайно надменной и грозно в лорнет глядела на жандарма.
Наконец отдали паспорта, пожелали счастливого пути – и вскоре вместо грустных, грязных наших деревень побежали за окнами ухоженные зеленые поля и аккуратные домики – Германия.
Какое чувство освобождения после давящей любимой Родины!
Далее события тех дней и даты уже путаются… Помню только, что русские поезда тогда опаздывали, причем без всякой уважительной причины. И мы не захватили местного поезда, на который должны были пересесть… Ночевали в какой-то скверной гостинице, продолжив путешествие на следующее утро.
Но хорошо помню, что случилось уже в Висбадене.
Тетушка сняла самую дорогую виллу. И как положено русской помещице, уже на второй день кляла «проклятых немцев» и жаловалась на скуку, как будто приехала из веселого Парижа, а не из замерзшего Петербурга, где неделями не выходила на улицу.
Именно тогда она попросила повести ее играть. Надела роскошное платье, повесила свои знаменитые бриллианты (взятый на службу лакей немец умолял ее этого не делать), и мы отправились в казино, похожее на дворец.
Тетушка проиграла сто талеров. Проигрывая, ругалась, обозвала крупье жуликом – «наверняка паршивые немцы крутят как захотят» – и в довершение, вернувшись, поняла, что с платья срезали бриллиантовую брошь.
После чего сразу успокоилась и со всей основательностью принялась лечиться на водах.