Княжеские трапезы
Шрифт:
– Здесь внутри патроны, нашпигованные дробью, – объявил он с гордостью. – Первому, кто дотронется до моей сестры, я прострелю ноги.
– Не играй в хреновые игры! – проворчал Эдуар. – Где ты раздобыл ружье?
– Я его умыкнул у старика, путевого обходчика. Я ему ремонтировал «селтакар гратос». Когда я привел его машину в гараж, старика не было. Это ружье ржавело в куче тряпья; я уверен, что он и не заметил его исчезновения. Я потратил много времени и сил, чтобы привести его в порядок.
Эдуар скорчил гримасу.
– Я боюсь оружия, –
– А я, – взорвался Селим, – боюсь банды подонков, которые могут еще раз отправить мою сестру в больницу.
Эдуару нечего было возразить, и он повел их обедать в ресторан. Молодые люди ели с большим аппетитом. Сидя напротив князя, Наджиба не сводила с него глаз.
– Ты очень изменился, – сказала она.
– В худшую или лучшую сторону?
– Ты стал другим.
Эдуар больше не задавал вопросов. Теперь Наджиба, естественно, обращалась к нему на «ты». Вдруг Банан положил вилку на стол.
– Ох, – вздохнул он, – я должен тебе сообщить печальную новость, Дуду!
Это не было телепатией, но Эдуар внезапно понял, о чем ему хочет сказать Банан.
– Она умерла?
– Позавчера. Ее уже похоронили.
– Почему ты мне об этом не сообщил?
– Я узнал сам только после похорон.
– Я думаю, что плохие новости могут подождать, слава Аллаху!
Князь ощутил щемящую пустоту и страшную печаль. В памяти возник образ Эдит на похоронах ее мужа, а затем чуть позже, в день, когда он пришел к ней и они стали любовниками. Ему нравилось повторять и говорить ей это слово.
Все события в его памяти вспыхнули с внезапной четкостью. Он как бы обрел власть над утраченным временем и заново переживал свою любовь.
Банан с уважением отнесся к его горю. Он ел и пил молча. Наджиба продолжала пристально, с обожанием, смотреть на князя.
– Ты теперь пьешь спиртное? – чуть слышно спросил Эдуар, видя, как она подносит к своим губам бокал с вином.
– А мне плевать, – ответила Наджиба, – и мои дети тоже когда-нибудь будут пить.
Эдуар выпил за ее здоровье, еле сдерживая слезы. Горечь утраты сдавила горло, и он вышел из-за стола, процедив сквозь зубы свои извинения. Князь смотрел на Сену, воды которой в этот вечер казались ему мрачными и печальными. Около берега плавали щепки и грязь.
Здесь в последний раз в кабачке Шарика он ужинал с Эдит вместе с матерью и Фаусто. Эдит выглядела счастливой. Грязная вода Сены текла с обманчивой беспечностью, унося пену и отблески огней. Вид, который ему когда-то напоминал пейзаж Моне, открывавшийся на другой, противоположный берег Сены, теперь был обезображен зданиями из бетона, окрашенными в немыслимые дикие тона.
Позади себя Эдуар услышал мягкий стук, оглянулся и увидел Наджибу. Она прилипла к его спине, обняла его за талию, как это обычно делают спутницы мотоциклистов, цепко держащиеся за своих отчаянных рыцарей. Девушка потеряла всю прежнюю скромность и вела себя словно любовница.
Это объятие было неприятно Эдуару. Он повернулся и попытался мягко
– Пойдем заканчивать обед, – сказал он.
Когда они подъехали к гаражу, там их ждал полицейский, который изо всех сил барабанил в закрытую дверь. Его мотоцикл, сверкающий хромом, словно только что выехал из автосалона.
– Вы меня ищете? – поинтересовался князь.
У полицейского было круглое, обманчиво добродушное лицо.
– Это вы Эдуар Бланвен?
– Да.
– Я уполномочен передать вам повестку в уголовный суд Версаля.
Он протянул запечатанный конверт, бросив на Эдуара обеспокоенный взгляд.
– Распишитесь, пожалуйста, здесь! – сказал он, протягивая журнал-реестр с загнутыми страницами.
– Но в чем дело? – запротестовал Эдуар.
– Я думаю, что в повестке все изложено.
Князь аккуратно распечатал конверт и прочел бумагу. Он был поражен. Его извещали в жесткой форме, что, ввиду неоднократной неявки в прокуратуру Версаля по делу об укрытии краденых машин, он обязан явиться в уголовный суд.
– Я никогда не получал никаких повесток, клянусь вам! – уверял Эдуар полицейского.
Однако тот лишь пожал плечами.
– Зато эту вы, во всяком случае, получили, – сказал он, усаживаясь на свой мотоцикл.
В полной растерянности все трое провожали его взглядом, пока он не скрылся за поворотом.
– Ты когда-нибудь видел повестки на мое имя? – спросил Эдуар Банана.
– Если бы я их получил, я бы тебе переслал. Эдуар повернулся к Наджибе:
– А ты…
Он не закончил фразу, увидев, что она плачет.
– Черт возьми! Что ты натворила? – закричал Эдуар.
– Я их выбросила.
И Эдуар, и Банан потеряли дар речи, настолько абсурдным был поступок Наджибы.
– Ты законченная идиотка! – сказал Банан. Эдуар просто спросил:
– Зачем?
– Я не хотела, чтоб тебе причиняли неприятности. Я думала, что тебя надо защитить!
– О дьявол! Ты просто взбесившаяся сучка! Ты ничего не соображаешь, наделала кучу глупостей и гадостей. Ты впала в первобытное состояние. Тебе бы жить в эпоху там-тама и шаманов! Ты даже не представляешь, в какое дерьмо ты меня вляпала!
Растерявшись от этого шквала ярости, Наджиба села, поджав под себя ноги, на брезент, которым обычно при ремонте закрывают сиденья машин, чтобы не повредить ткань. Сгорбившись, с опущенной головой, она была похожа на жертву, обреченную на заклание.
Эдуар сжалился.
– Пойди приведи себя в порядок и извини меня за то, что я тебе наговорил, – вздохнул он, проводя рукой по ее недавно отросшим жестким волосам.
Наджиба не двигалась.
Огорченный Селим, щадивший сестру, не осмеливался сделать ей выговор за ее нелепое поведение.