Шрифт:
Часть первая
РОДНИКОВАЯ ВОДА
1
Когда Эдуар приехал на стройку, его мать занималась любовью с Фаусто Коппи.
Еще издалека он заметил сквозь узкое розовое стекло своего переднеприводного автомобиля велосипед гонщика, прислоненный к вагончику без колес, служившему Розине временным жильем. Велосипед был блестящим, какого-то странного фиолетового, светящегося цвета, его руль украшала канареечно-желтая клейкая лента. Велосипед
Остановив автомобиль в двадцати метрах от вагончика, Эдуар испытал искушение громко нажать на клаксон, чтобы влюбленная парочка всполошилась, но он питал уважение к любви и превозмог ненависть к Фаусто, которую скрывал за внешней любезностью.
Стоило ему выйти из машины, как к нему бросилась, затявкав, маленькая шелудивая грязно-белая собачонка. Двумя годами раньше Эдуар подарил эту болонку своей бабушке, и собака ненавидела его: казалось, она не могла простить ему, что он привел ее в этот мир, где царят грязь и глина, – ведь это так не подходит к ее прежде белоснежной шерстке.
Раздраженный смехотворной яростью животного, Эдуар поддел носком туфли болонку под брюхо и отшвырнул ее на два метра в лужу с гнилой водой. Собачонка поспешно выбралась из нее и принялась молча отряхиваться, внезапно успокоившись.
– Негодник! – раздался гневный голос Рашели.
Только тогда Эдуар заметил свою бабку: она сидела в древнем вольтеровском кресле рядом с неработающим бульдозером.
Он улыбнулся ей.
– Твой зверь чуть не сожрал меня. Ты что, не видела?
– Скажешь тоже! Да в нем не больше двух кило веса. Мики! Мики!
Подбежавшая собачонка спряталась в ногах у старухи. Только ее взъерошенная голова высовывалась из юбок хозяйки, а ехидные глазки следили за Эдуаром.
Рашель протянула левую руку внуку: после перенесенного инсульта это был практически единственный доступный ей жест. Несмотря на всю свою нежность к ней, Эдуар поцеловал ее скрепя сердце: от старухи пахло мочой, а щеки кололись.
– У вас гости! – сказал Эдуар, показывая на велосипед.
– Как видишь, – проскрипела старуха, – они пошли уже на третий круг! Понятно, почему эта стерва так привязана к нему! Вот уже два часа, как они выставили меня на улицу сидеть рядом с этой идиотской машиной.
Она поправила вставную челюсть, чтобы ловчее было изрыгать проклятия.
– Хочешь оказать мне любезность? – прошептала, распаляясь, Рашель. – Проткни ему шину.
От предвкушения на ее губах появилась гурманская слюна.
Эдуар покачал головой.
– Это неудобно, да и зачем? Он починит колесо, только задержится здесь подольше. Подожди-ка, у меня есть кое-что получше.
Вернувшись к своему старому «15 six G» 1939 года выпуска, он выудил из багажника зеленый тюбик, отвинтил пробку и направился к блестящему гоночному велосипеду Фаусто. Затем Эдуар выдавил на кончик указательного пальца немного содержимого из тюбика и намазал им фетровое седло, сделанное под замшу.
После чего он попытался отмыть палец в луже, но темного цвета масса оказалась липкой, и ему пришлось оттирать палец землей.
– Что это такое? – спросила Рашель в крайнем возбуждении.
– Сверхпрочный клей. Нашему чемпиону придется снять с себя портки, чтобы слезть с велосипеда.
От зловредной радости Рашель осклабилась.
– Тебе всегда приходят в голову блестящие мысли, мой милый Дуду. Как жаль, что я не смогу увидеть нашего гонщика на финише!
– Он часто является сюда? – спросил Эдуар.
– Два-три раза в неделю. Думаешь, он хоть когда-нибудь догадался принести ей букетик цветов или еще что-нибудь в этом духе? Фиг тебе! Никакого понятия о жизни! Только облегчает себе яйца и сразу сматывается. Мужлан он и есть мужлан! Какое несчастье иметь такую дочку!
– У нее есть и хорошие стороны, – попытался вступиться за мать Эдуар: он все-таки любил ее, несмотря на ее бурную сексуальную жизнь.
У него самого текла в жилах горячая кровь; хотя стиль жизни Розины был ему не по душе, все же он понимал ее.
– «Хорошие стороны»! – проворчала Рашель. – Да что ты такое несешь! Ты считаешь нормальным выставлять на улицу старую калеку-мать, сажать ее рядом с махиной, от которой за версту несет машинным маслом, и это несмотря на дождь? Я ведь замерзла. Но именно на то и рассчитывает эта жирная шлюха: что я подхвачу воспаление легких, от которого и подохну!
Эдуар снял свою старую куртку, на которой кожа пошла трещинами, и набросил ее своей бабке на плечи.
– Твоя болонка совсем грязная, – заявил он, чтобы сменить тему. – Хорошо бы помыть ее.
Рашель разозлилась:
– Помыть ее! А больше ничего не хочешь? Она-то сама никогда задницу себе не подмоет, а ты еще хочешь, чтобы она помыла Мики! Будто не знаешь, что стоит только Розине закончить «половые» работы со своим итальяшкой, как больше ее уже ни на что не хватает!
Эдуар подошел к широкой выемке, выкопанной бульдозером; заполненная грязью, она была неглубока, но по площади занимала около пяти тысяч квадратных метров. В глубине ее плескалась вода.
– Она появилась недавно? – спросил он у бабки.
– Что?
– Вода!
Рашель пожала плечами.
– Три дня тому назад папаша Монготье на своем драндулете откопал этот источник, с тех пор вода и прибывает.
– А что думает по сему поводу Розина?
– Она довольна. Говорит, что от этого ее проект только выиграет.
– А ты так и не знаешь, что она задумала?
– Она – упрямая ослица. Если уж решила молчать, то и рта не раскроет. Мы ничего не узнаем, пока все не будет закончено.
– А ты не пробовала расспросить папашу Монготье?