Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки
Шрифт:
— А на Васильевском острове? — шепотом спрашиваю я.
— Кажется, и там тоже. Простите, Вера Александровна, ничего более не знаю. Но послушайте моего совета — уезжайте из Петербурга! Этот город охвачен уже не только холерой. Боюсь, беспорядки так просто не утихнут.
Мы все в смятении. И я понимаю, что он прав. Мы снова собираем вещи.
Кузьмич оставляет Катерине двести рублей, и она плачет и говорит, что не может принять такую кучу денег. Но мы не слушаем возражений.
В дом княгини Артемьевой мы возвращаемся уже поздно вечером.
39. Соня
Кузина
— Расскажи мне про маму, — просит кузина, когда после ужина мы снова остаемся вдвоем.
Она слушает меня молча, не перебивая.
— Я рада, что ты увидела ее в той больнице, — Соня вытирает слёзы, но они тут же снова набегают на глаза. — Представляю, как ей было плохо. Я — дурная дочь, Наташа! Я должна была уговорить княгиню и привезти маменьку сюда, когда в городе заговорили о холере. А я поступила малодушно. Я виделась с ней в Петербурге всего несколько раз, предпочитая обмениваться письмами. Но даже в них я не открывала всю правду. Ах, Наташа, как многое я могла бы сейчас ей рассказать!
Я подаю ей стакан с водой, и когда она пьет, зубы ее стучат о стекло.
— Наташа, да ты же и сама ничего не знаешь!
Я напрягаюсь. Я почти уверена, что это связано с Константином. За столько времени он должен был хоть раз навестить девушку, которой сделал предложение.
Но я ошибаюсь.
— Сегодня днем приезжал граф Свиридов.
Она замолкает в смятении, и я осторожно спрашиваю:
— Он тоже хотел объясниться с тобой?
Она кивает. Щеки ее пылают.
— Он сказал, что знает о предложении князя Елагина, но посчитал необходимым открыть мне свои чувства, так как сейчас, когда Петербург охвачен столь тяжким мором, другой возможности рассказать об этом может и не быть.
Я пугаюсь:
— Он болен?
— Ох, Наташа, нет! Но он был грустен, даже подавлен! Он открылся мне без малейших надежд на взаимность. Он так и сказал: «Я не могу ни в чём равняться с его сиятельством, и потому заранее знаю, каков будет ваш ответ».
Я рада за Соню, за то, что она смогла внушить столь сильные чувства симпатичному молодому человеку. Но в то же время я беспокоюсь за нее. Ведь граф Свиридов объяснился с ней, будучи уверенным, что она — графиня Закревская!
Я вижу смятение на лице кузины.
— Соня, что ты ответила ему?
Она нервно мнет платочек в руках.
— Наташа, я даже не знаю, как тебе сказать…Прости, я должна была посоветоваться с тобой… Но я не знала, где тебя искать!
— Да говори же, говори! — мое сердце испуганно ухает.
Кузина поднимает на меня покрасневшие от слёз глаза.
— Ах, Наташа, я сказала ему правду!
— Правду? — тихо переспрашиваю я.
— Да, — она виновато опускает голову, — всю правду. Я призналась, что я — не Наталья Закревская, а всего лишь ее бедная родственница.
Она надолго замолкает, а я вскакиваю с дивана:
— Ну же, Соня! Что он ответил тебе?
Она снова смотрит на меня, и взгляд ее становится светлым как летнее небо после грозы.
— Ах, Наташа, он сказал, что этому рад!
Она снова плачет, но теперь уже от счастья.
— Это было такое облегчение, Наташа! Впервые за столько месяцев сказать кому-то правду. Снова стать самой собой! И понять, что Никита Александрович испытывает ко мне чувства, руководствуясь не расчетом, а сердцем. Он сказал, что он не надеялся, что мы сможем быть вместе. Что был уверен в том, что я приму предложение Елагина. А теперь он намерен повести меня под венец.
Она вдруг охает и подносит ладошку к губам.
— Ох, Наташа, я такая гадкая! Как я могу даже думать об этом сейчас?
Я понимаю — она вспоминает Татьяну Андреевну.
— Ты не должна себя винить. В жизни горе и радость часто ходят рядом друг с другом. Не сомневайся — матушка благословит тебя с небес.
Слёзы снова катятся по ее бледным щекам.
— Как жаль, что я не могу рассказать ей об этом! Она была бы так рада! Она всегда мечтала о счастье для меня. А теперь…
Я сажусь рядом с ней, обнимаю ее за плечи. Я рада, что могу хоть чем-то успокоить ее. Пересказываю наш разговор с тетушкой.
— Она знала об этом, Соня! Она успела порадоваться за тебя — пусть и совсем недолго.
Так, обнявшись, мы и сидим с ней почти до утра.
Теперь, когда Соня открыла правду графу Свиридову, откладывать долее разговор с Константином уже нельзя. Я тоже должна объясниться с ним.
Я ложусь спать с твердым намерением разыскать его завтра — не важно, в его особняке или в больнице на Васильевском острове.
40. Константин
Но день приносит новые заботы.
На Сенной площади по-прежнему неспокойно. Рассказывают и о беспорядках в других частях Петербурга. Люди боятся выходить на улицы, и когда я заявляю, что отправляюсь к Елагину, княгиня Елизавета Андреевна решительно запрещает мне это:
— И думать не смей! Ты вчера сама видела, что происходит — народ сошел с ума! Нападают на кареты и на обычных мирных прохожих. Убивают ни в чём не повинных людей.
И Соня тоже плачет:
— Не езди, Наташа! Вечером придет Никита Александрович — я попрошу, чтобы он тебя сопроводил. Ты даже не знаешь, где сейчас князь!
Но этот вопрос неожиданно находит разрешение.
Выходивший в город на разведку Захар Кузьмич с восторгом рассказывает, как на Сенную из Петергофа приезжал сам государь император:
— Народ стоял густо и тесно. Так тесно, что я не мог сделать ни шагу. А тишина стояла такая, что казалось, будто на площади нет вообще никого. Государь проехал на коляске в середину скопища, встал в ней и громовым голосом закричал: «На колени!» И все мы, сняв шапки, тотчас приникли к земле. Тогда, обратясь к церкви Спаса, он сказал: «Я пришел просить милосердия Божия за ваши грехи; молитесь Ему о прощении; вы Его жестоко оскорбили». И мы опустили глаза и в слезах стали креститься. Государь, также перекрестившись, прибавил: «Приказываю вам сейчас разойтись, идти по домам и слушаться всего, что я велел делать для собственного вашего блага».