Княжич. Соправитель. Великий князь Московский
Шрифт:
– Нетути, а скоро, должно, труба заиграет. Тобя токмо воеводы ждут, – ответил конник, снимая шапку и кланяясь.
Иван погнал коня во всю прыть следом за поскакавшим конником. Мчатся кони, деревья мелькают кругом, развертывая и свертывая ряды, а впереди бор все редеет и редеет. Вот сразу будто разбеглись в стороны сосны и ели, и княжич Иван на коне своем выскочил на широкий простор. Видно впереди снежные поля пустые, а среди них стены и башни углицкого града. Повернул конник вправо вдоль опушки бора, повернул и Васюк
– Воеводы приступ готовят, вишь места указуют!.. – кликнул Васюк княжичу.
Сильнее и ярче разгораются долгие зимние зори, багровя полнеба, и вот уж и бледнеть и золотиться начали, а воеводы все ждут. Со всех сторон скачут к ним конники, вести доносят, как и где размещаются полки, сколько туров и пороков наряжено и где они находятся. Воеводы дают новые указания, и конники снова скачут туда, откуда прибыли.
Княжич Иван волнуется все больше и больше, но этого никто не замечает. Все кругом напряженно вглядываются вдаль, где виднеется Углич, на стенах которого непрестанно снует теперь множество людей.
– Вызнали, что приступ готовим, – сказал Борис Захарьевич, обращаясь к Кречетникову, – а у тя, Микула, не все еще готово…
Микула Кречетников сдвинул брови и ответил почтительно, но твердо:
– Поспешишь, Борис Захарыч, людей насмешишь. Вот как уставят пушки на главных турах, так и начинай с Богом.
В это время пригнал конник из бора и что-то сказал Кречетникову, тот улыбнулся и, обратясь к Бороздину, крикнул:
– Ну, теперь, Борис Захарыч, все в Божьей и твоей воле!
Воевода дал знак трубачу. Запела, залилась труба к приступу. Запели трубы дальше и дальше, перекликаясь, как петухи на заре, и со всех сторон, подняв знамена, двинулись конные и пешие воины, стали из разных мест бора выкатываться туры и пороки, направляясь к стенам Углича и сближаясь друг с другом.
С жадностью и трепетом смотрит Иван, как, медленно передвигаясь, туры и конные и пешие люди кольцом окружают город. Вот блеснули огоньки с крепостных стен в разных местах, выбросив вперед круглые дымки, которые расползаются на морозе клубами, темнея и золотясь в лучах зари.
– Пушки, Васюк! – крикнул Иван, но долетевший грохот пушечных выстрелов заглушил его слова.
Трепеща всем телом от волнения, он, не отрывая глаз от стен, двинулся за воеводами вперед. Снова и снова гремели пушки, но осаждавшие шли, не отвечая на выстрелы.
– Они, Иване, не должны ведать, – громко сказал Борис Захарьевич, обращаясь к Ивану, – что есть у нас пушки. В ратной хитрости наиглавно дело – расплох. Помни, Иване: малое нежданное, нечаянное – сильней большого да ведомого!
Ближе
– Мой час настал, Борис Захарыч!
– С Богом, – отозвался воевода и остановил своего коня, и все подручные его остановились рядом с ним.
Иван видел, как пушечник Микула приближается к полкам, а около него с десяток конников.
– То вестники его скачут с ним, – поясняет Васюк княжичу.
– А пошто Микула погнал к войску? – спросил Иван.
– Сей часец узришь, княже, – ответил Васюк, впиваясь жадными взглядами в ряды передвигающихся войск и тур.
Те и другие, продолжая суживать кольцо, приближались к самому городу. Было что-то томительное в этом медленном приближении, и слышал Иван, как кровь стучит у него в ушах, будто бьет молоточками, а сердце замирает от страха.
Вдруг из кольца тур выкатились одноярусные пороки и, словно живые, поползли к стенам и городским воротам. Слышит Иван: поднялись крики на городских стенах, забегали пуще и засуетились на них воины, чаще бьют пушки. Но пороки медленно, как черепахи, подползают все ближе и ближе к Угличу. Некоторые из них уж ткнулись в стены и в ворота. Льют на них сверху кипяток и кипящую смолу, камни и бревна с грохотом ударяют по крышам и щитам пороков, но сквозь гул и шум ясно слышны размеренные, глухие, но могучие удары таранов.
Иван вздрогнул и вцепился рукой в гриву коня: один из пороков, облитый горящей смолой, запылал, как просмоленный витень из пакли. Воины один за другим выскакивают из башни, бегут, некоторые падают. Сверху их поражают из луков, самострелов и пращей.
Сердце Ивана сжимается, он готов кричать, скакать сам на помощь, и ему досадно, что другие воины не помогают бегущим. Но не успевает он обдумать все и понять, как медленно приближающееся кольцо туров сразу в нескольких местах окутывается дымом, потом доносится грохот пушек, а на стенах падают люди.
Иван снова дрожит всем телом, не отрывая глаз от непонятных ему передвижений своих и неприятельских воинов у стен града. Утро стоит морозное, безветренное, и дым темной тучей лежит на самом городе и вокруг него. Среди грома пушек, грохота камней и бревен, криков людей и ржанья коней Иван все же слышит, будто равномерное биенье огромного сердца, могучие удары таранов в ворота и в стены. Багровым шаром поднялось уже солнце над бором, но не стало от этого лучше видно: какой-то мглой застлано все вокруг Углича.