Княжич. Соправитель. Великий князь Московский
Шрифт:
– Будь здрав, государь, – сказала она в волнении.
Василий Васильевич радостно вздрогнул от ее голоса и протянул вперед дрожащие руки.
– Марьюшка! – воскликнул он и, найдя ее, привлек к себе, обнял и поцеловал трижды, по обычаю. – Вот и свиделись, Марьюшка! – весело говорил он. – Как здравие твое и деток наших?
– Хранит Господь нас, государь, – сдержанно ответила княгиня, но голос ее дрожит, а лицо все сияет счастливой улыбкой.
– Слава богу, Марьюшка, – так же сдержанно говорит Василий Васильевич. – Ужо зайду к тобе, Андрейку
Неожиданно для Ивана мать быстро обернулась к нему, крепко сжала в объятьях и, целуя, шепнула ему на ухо:
– Сыночек мой, месяц мой светлый!..
Не успел княжич поцеловать ее, как Марья Ярославна подошла опять к великому князю и, взяв мужа под руку, медленно повела к хоромам по ступенькам красного крыльца. В передней горнице, где остановились все, Марья Ярославна торжественно подвела Василия Васильевича к великокняжескому столу и, усаживая, тихо молвила:
– Ну, пойду яз. В передней уж мы. Приходи же вборзе, Васенька…
Василий Васильевич поцеловал ее в щеку и сказал ласково:
– Иди, иди, Марьюшка, а ты, Иване, туточка.
Досадно было Ивану. Сердце его трепетало от материнской ласки, не терпелось ему повидать Данилку, Юрия, Дарьюшку, по дому своему побегать, а тут вот князья и бояре на скамьях усаживаются, долго говорить будут, а ему же слушать нужно и вникать, учиться, как в училище. Отец потом спросить о многом может, и всегда он сердится, если Иван не знает что-либо или неправильно понимает.
Сели около великого князя владыка Иона и епископы, князь Василий Ярославич, князья служилые, что в боярах московских и на воеводствах, дьяки, а подальше от княжого стола стоят дети боярские, которые служат в полках на разных службах и при дворе великого князя.
Вот видит Иван: встает среди воевод воевода Андрей Михайлович Плещеев, кланяется и говорит:
– Будь здрав, государь! Дозволь мне речь держать. Повестую тобе, государь, как исполнил яз повеление твое, как Москву нашу от ворогов отнял.
Просиял князь Василий Васильевич, узнал воеводу по голосу.
– Подь сюды, Андрей! – крикнул он. – Подь ко мне ближе!
Обнял великий князь воеводу своего и облобызал.
– Спаси Бог тя, Андрей Михайлович, – молвил он с чувством, – воевода тверской Лев Иваныч Измайлов сказывал нам о службе твоей и о взятии Москвы. Ты дойди ныне к нам на вечернюю трапезу. Будут с нами владыка Иона с духовенством своим, некои от князей, бояр и воевод, и ты нам расскажешь про все за ужином. Уморились мы с пути долгого. – Василий Васильевич помолчал и, возвыся голос, произнес: – Сей же часец наипаче надобно возблагодарить нам Господа за щедроты Его. Челом бью владыке Ионе и всем, иже с ним, отцам нашим духовным: вознесите молитвы ко Господу за спасение наше.
Встали все с мест своих, встал и владыка Иона.
– Узнаю тя, государь, по речам твоим, – звучным голосом начал он. – Истинный христианин ты, государь. Да будет тверда десница твоя на врагов твоих! Как боролся ты против осьмого собора латыньского, против Сидора митрополита,
Широко открытыми глазами смотрит княжич Иван на владыку Иону, а сердце его бьется чаще и чаще. Кажется княжичу сном это все, как снилось ему в Ростове Великом, в ночь после пожара. Слушает он, что дальше говорит владыка, но ничего не понимает и только про себя радостно шепчет:
– Будет тата царем!.. Будет тата царем!..
Пришел он в себя, когда все зашумели и двинулись в крестовую. Владыка сам взял под руку великого князя, а Василий Васильевич молвил сыну:
– К матери поспеши, Иване, упреди о сем ее. Да Костянтину Ивановичу скажи, что надобно быти в крестовой всем слугам нашим и чадам их…
Выйдя степенно из крестовой, опрометью бежать бросился княжич по сенцам хором к покоям матери. Не терпелось ему скорей повидать опять матуньку, целовать ей руки, губы, щеки и шею, повидать Юрия, Андрейку, Дуняху, сына ее Никишку, друга своего Данилку и Дарьюшку. Все они видятся ему ясно, и нетерпенье оттого еще больше томит. С разлета распахнул он двери покоев. Сразу замер от радости и счастья, охватив руками нежную, теплую шею. Жадно вдыхал он родной теплый запах тела матери, запах сладостный с самого раннего детства.
– Матунька, – шептал он, – матунька моя!.. – Успокоившись от радостного волнения, он сказал матери: – Тата велел в крестовую идти. Молебная будет.
Марья Ярославна сразу засуетилась – одеться надобно, Андрейку одеть, да и Дуняхе тоже одеться нужно.
– На виду у всех, Дуняха, стоять будем, – сказала она, – приготовь мне все праздничное, да и сама оболокись покрасней…
Иван, отойдя от матери, подбежал к Андрейке, который вместе с Никишкой по полу ползал. Смешные оба ребятенка – голозадые, в распашонках коротеньких. Засмеялся Иван и, присев на корточки, поцеловал того и другого. Мальцы же сморщились, губы скривили – вот-вот заревут, но Иван загремел погремушками. Маленькие личики застыли на мгновенье, но потом морщинки на них стали расправляться, заиграли на губах улыбки, а руки их потянулись к Ивану. Дал им Иван по погремушке и вскочил с пола.
– Здравствуй, Дуняха! – сказал Иван весело.
Дуняха схватила его руку и поцеловала.
– Здравствуй, Иване! – ответила она. – Ишь, как ты за мало время еще возрос! Будто те уж двенадцатый год идет, Данилку-то перерос совсем.
– Верно, Дуняха, – обрадовалась Марья Ярославна, пряча волосы под волосником. – С тобя ростом стал. Так расти будешь, Ванюша, лета через два тобе боле пятнадцати давать будут.
– Матунька! – воскликнул Иван, вспомнив, что дворецкому надо приказ передать. – Забыл совсем, матунька! Надо Костянтин Иванычу сказать еще. Тата в крестовую всем приходить велел. Пробегу яз к нему!