Княжич. Соправитель. Великий князь Московский
Шрифт:
Бледен князь, губы у него чуть дрожат, брови резко сдвинуты, но не от злобы это, как обычно, а от волнения. Несколько мгновений малых молчат они, стоя друг против друга, а для всех нестерпимо долгим кажется это молчание. Но вот наконец, выпрямившись, Димитрий Юрьевич заговорил громко:
– Отпускаю тя, государыня, к брату моему Василию по слову его. Прости меня, государыня.
Ни одна мышца не шевельнулась на лице старухи.
– Бог простит, – глухо, но четко произнесла она. – Много злодеяний творил ты и сыну и мне, старой тетке твоей. Горько сердцу, и душу мою истерзал ты муками сына моего. – Дрогнул
Шемяка весь передернулся, в сильном волнении бросился к Софье Витовтовне и, схватив ее руку и целуя, говорил торопливо:
– Прости меня, государыня! Прости, ежели сердце матери простит за сына твоего, за брата, мной ослепленного…
Софья Витовтовна обняла племянника и поцеловала в лоб.
– Бог простит, – сказала она. – Моли Бога о том, а наипаче о просветлении разума. О сем проси у Господа, ибо в Писании сказано: «Ежели Бог наказать кого хочет, то первее всего разум отымает…»
Шемяка, отерев глаза и успокоившись, молвил тихо и мягко:
– Спаси Бог тя, государыня. Боярин мой Сабуров сопроводит тобя вместе с Кутузовым до самой Москвы, к сыну твоему.
Снова мчится кибитка Софьи Витовтовны, но теперь уж из Карго-поля к Вологде, вдоль берегов рек и озер. Впереди скачет боярин Сабуров с детьми боярскими, а сзади – свой московский боярин Кутузов со стражей. Ожила, помолодела словно старая государыня. Весело смеется на прибаутки Ульянушки.
– Как мы, государыня, до Москвы-то проедем? – спрашивает мамка.
– Да Кутузов сказывает, – отвечает, усмехаясь, Софья Витовтовна, – что из Вологды на Ярославль поедем, а оттоля в Ростов, в Переяславль потом, а там в Сергиев монастырь.
Софья Витовтовна задумывается. Резкие морщинки появляются на ее лице.
– Господи, вразуми их! – страстно шепчет она. – Вразуми их! – Но, перекрестясь, поникает головой и долго молчит.
Ульянушка боится с ней заговорить, развеселить ее шуткой. Наконец осмеливается, но говорит сурово, будто другая стала, будто из веселой мамки в монашки ушла:
– Помолимся мы у святого Сергия, дабы заслонил он нас от злобы людской…
Она всхлипнула неожиданно, проговорив сквозь слезы:
– Дал бы Господь хоть внукам твоим, деткам моим вынянченным, пожить на спокое.
Обняла ее государыня и молвила:
– О сем токмо и Бога молю. Наипаче ж о том, да смирит Бог злобу Димитрея Юрьича. Гордыней своей он мучится, от гордыни и нам ворог он лютый! – Она помолчала и резко добавила: – А не вразумит
– Да сие как Бог даст, – возразила Ульянушка. – Может, он еще десятка два, а то и три проживет.
Софья Витовтовна сухо усмехнулась, хотела сказать что-то, но вдруг словно окаменела и промолчала.
Глава 12
На отчем столе
На самую Масленицу, февраля семнадцатого, прибыл Василий Васильевич с княжичем Иваном, со всем двором своим и полками в Москву. Москвичи княжой поезд разглядели еще издали, и первыми зазвонили посадские церкви, потом загудели и все соборы кремлевские.
У Никольских ворот княжич увидел крестный ход – золотые ризы и митры на епископах, и золотые же ризы на прочих чинах духовных, и кресты, и хоругви сверкали от солнца. Когда великокняжеский возок стал подъезжать ближе, княжич узнал среди духовенства владыку Иону. Высокий и могучий станом своим, стоял он, как крепкий дуб среди лесной поросли, и заметно поседевшая борода его казалась покрытой инеем. Шагах в пятидесяти от Никольских ворот княжой поезд остановился.
Василий Васильевич вышел из возка своего, держась за руку сына. Все князья, бояре и воеводы тоже слезли с саней, а те, кто на конях были, спешились и пошли следом за великим князем. Слышно было сквозь гуденье колоколов, как посадские черные люди и полки закричали зычно и четко:
– Будь здрав, государь! На многи лета!..
Кричали мужчины и женщины, от мала до велика, а под крики эти разноголосые запели хоры церковные, что шли с крестным ходом. В непрерывном гуле голосов и звоне церковном слышал Иван, как отец его, вздрагивая от прорывающихся всхлипываний, крестился и радостно взывал:
– Благодарю тя, Господи! Возвратил еси ми стол… Благодарю Тя…
Охваченный общим волнением, княжич шел в каком-то тумане, и слезы заволакивали глаза при виде знакомых каменных стен и башен. Казалось ему, что век не видел он Москвы, да и теперь, перед самыми кремлевскими воротами, все происходящее казалось ему сном.
– А где же матунька? – громко шепчет он, усиленно смигивая слезы. Вдруг сердце его радостно затрепетало, и он вскрикнул: – Вон они, тата! Илейка вон с Юрьем!
Под звон, крики и пение благословил владыка Иона великого князя и княжича и облобызал обоих, а крестный ход, окружив их, тронулся через ворота в Кремль. Подбежал тут к отцу Юрий, обнимает его, обнимает Ивана, а Илейка, поцеловав руку государю, целует руки старшему княжичу.
– Привел Господь, Иване, – выкрикивает он со слезами, – привел Господь!
Увидевши Васюка, метнулся Илейка к нему, и оба дядьки обнялись и облобызались, по обычаю, троекратно.
– Так Господь уж сотворил, – степенно говорит Васюк, – не узнав горя, не узнаешь и радости.
– Право сие, верно, – весело отзывается Илейка. – Ныне же пришло солнышко и к нашим окошечкам!
У красного крыльца встретила великого князя княгиня его. Иван, увидев мать, готов был броситься к ней, обнимать, целовать ее, но важность и торжественность встречи остановили его. Он смутился и, не зная, что делать и как себя вести, остался неподвижно стоять рядом с отцом. Марья Ярославна медленно подошла к мужу, поклонилась ему в пояс, коснувшись рукой земли.