Княжич
Шрифт:
Ничего не сделать. Пришлось отцу большую дружину собирать. Идти к ятвигам Правь наводить. Мать меня отпускать не хотела. Говорила, мол, мал еще. А отец только посмеялся. Я, говорит, тоже Мал, да только мал Малу рознь [5] . С тобой Малуша останется, а старшего я все же с собой возьму. Пора уже.
Тут и я слово вставил:
— Пойду я, мама. Отец в моих летах с дедом Нискиней был, и вместе от полян отбились.
А мама обняла меня, прижала крепко, как маленького, и сказала:
5
Игра
— Что тут поделаешь? Иди.
И я пошел. И Славлю с Гридей тоже взяли. А Ратибора оставили. Вот тот уж точно был маловат.
Приставили нас к лучникам. Под начало старого отцова болярина Побора. Мы были счастливы. Облачились в кованые шишаки, наручи и нагрудники из толстой воловьей кожи. Получили по полному боевых каленых стрел колчану. Оружейник княжий Жирот подогнал подшеломники по нашим головам.
— Это чтобы шишаки на ушах не болтались.
А заодно обновил и усилил наши луки. Костяные пластины на их плечи наложил. Так, что теперь они на шестьдесят шагов стрелу слали.
— Почти как настоящие. Боевые, — довольный работой, хмыкнул Жирот, да еще нам по ножу выдал.
Мы ножи нацепили. На конюшню заскочили. Уздечки у конюших взяли, и вон из града.
Узда плетеная на плече. Тяжелый боевой нож в деревянных ножнах на поясе. Ножны приятно стукают по коленке. А меня гордость распирает.
Гридя от меня по правую руку, Славдя — по левую. Идем по Коростеню, а народ нам вслед улыбается.
С высоко поднятыми головами прошли мы через стогнь [6] .
6
Стогнь — площадь перед воротами детинца. Здесь собирались жители города на вече.
— Эй, люди, смотрите, какие вой [7] у нас объявились! — Стражник у ворот рассмеялся при виде нашей ватаги. — Ну, теперь ятвигам несдобровать. И куда ты со своей дружиной, княжич?
— За конями мы, — отвечаю, — на дальний луг. А то как же мы без коней в поход пойдем?
— И то верно, — смеется стражник и дорогу нам уступает.
А мы за ворота вышли и припустили…
Добежали до луга, в духмяную траву кутырнулись…
Лежу. Надышаться не могу. Руки раскинул. В небо смотрю. А по небу облака катятся…
7
Вой — воин, ратник.
Сердце ухает. Вот-вот из груди выпрыгнет… Кузнечики стрекот подняли. Радуются, что Даждьбоже ненастье разогнал.
Где-то недалече кукушка заухала…
— Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? — это Славдя голос подал, отдышался, видать.
А кукушка на полкуке поперхнулась. То ли спугнул кто, то ли Славдина вопроса не расслышала.
— Ух, и покажем мы этим ятвигам! — Гридя на ноги первым вскочил. — Ишь, придумали — с живых людей кожу драть! — и кулаком погрозил.
— Дядька Славута хорошим был, — сказал я. — По прошлой весне свистки из ветловых веток нам делал.
— А теперь уж, наверное, в Сварге с пращурами пирует, — вздохнул Славдя.
— Ну, и чего развалились? — это уж Гридя на нас. — Вон глядите, наволочь наползает. Как бы опять дождь не пошел…
Коней своих мы быстро отыскали. Они у опушки паслись. И мой Гнедко, точно почуяв скорую дорогу, нетерпеливо фыркнул, когда я снимал с него путы и прилаживал узду.
— Зря ты, Добря, Гнедка в поход берешь, — сказал Гридя.
— Это еще почему?
— Так ведь он у тебя на ровном месте спотыкается, — и рассмеялся обидно.
— Это твой Каурый до ятвигского удела не дотянет, — огрызнулся я. — Копыта отбросит, придется тебе пехом топать.
— А ты не задирай, — на этот раз обиделся Гридя. — Славдя, рассуди. Чей конь справнее?
— Да ну вас, — махнул рукой Славдя.
— Ладно. — Гридя ласково похлопал своего коня по шее и через миг уже сидел верхом. — Во-о-он до той сосны, — показал он рукой. — Кто быстрей, тот и смелый. Идет?
— Что на кон ставишь? — усмехнулся я, садясь на Гнедко.
— Два пинка по заднице, — поправил он свой нож, чтоб не мешался, и добавил: — Пыром!
— Эх, — почесал я затылок, — жаль мне тебя, Гридя. Мало того что ты об коборошку своего Каурого себе яйца стешешь, так я тебе еще и задницу отобью.
— Ты лучше за своими смотри, а то, не ровен час, ножиком отчикаешь, — притворно вздохнул Гридя. — И останется князь Мал без внуков.
— О-о-о, расхорохорились. — Славдя уже тоже сидел верхом на своей Ласточке. — Что вам? Делать, что ли, неча? — а сам вдарил пятками в бока кобылке и поехал потихоньку к Коростеню.
— Эй, Славдя, погоди! — окликнул я его. — Ты нам знак-то подай. Чтоб по Прави все.
— Хорошо, — натянул он поводья. — По свистку моему…
Вложил он пальцы в рот да ка-а-ак свистнет! Горазд он в этом деле… Я повод рванул:
— Вперед, Гнедко! И понеслись…
Туго ударил ветер в лицо. В ушах засвистел.
Гридя на своем Кауром, по первости, вперед вырвался. Только и мы с Гнедко не лыком шиты. Конь мой словно понял, что ристанье у нас. А может, у него с Каурым свои счеты были. Наподдал он так, что я чуть на землю не слетел. Но удержался. Крепче только ногами его крутые бока обжал. Да повод покороче подобрал.
А Гридя на куропачий выводок налетел. Порхнула куропать из-под ног Каурого. Пугнулся он. Чуть вправо принял. Тут Гнедко его и настиг.
— Что? — кричу. — Коник-то твой с ноги сбился!
— Ничего, — он мне в ответ, — до сосны далеко. Еще выправится. Ты за своим следи. Он у тебя сейчас от натуги дух испустит. Гей! Жги!
Несемся дальше…
Только гривы у коней по ветру вьются. Да Мир Даждьбогов мимо мчится…
Скачу, а спиной чую, что нагоняет Гридя. Оглянулся — точно! Уже морда Гридиного коня совсем рядом. Глаз у Каурого бешеный, а зубяками желтыми норовит меня за плечо хватануть.