Княжич
Шрифт:
Собрался Игорь на печенегов [162] . Велел ковалям заказы от горожан да крестьян окрестных не принимать. Только мечи ковать, кольчуги вязать приказал. С каждой кузни по десять мечей да по три кольчуги.
Навалилось на Любояра работы — непочатый край. Не по его силам только. Он же все больше по-мелкому ладил. Ножи ковал. Коней в подковы обувал. А тут такой оброк. Да и невмоготу одному. Был бы сын… только нет сына. А дочь молотом махать не будет. Не справился Любояр. Долг на него тиуны [163] повесили. За тот долг Дарену в холопки забрали.
162
«Собрался Игорь на печенегов». — Об этом упоминает «Повесть временных лет» под 6428
163
Тиун — сборщик налогов.
Помог ему Соломон. Знал он, как хлеб рабу достается. Дал Любояру денег. Тот ключника подмазал. Определили Дарену в сенные девки. В пригляд за маленьким Святославом.
Занедужил как-то малыш. Ольга в крик. А тут Дарена подсказала, кого на помощь позвать. Так Соломон стал вхож в терем кагана Киевского.
Из первых рук каган Хазарский знал, что на Старокиевской горе творится. Оттого и арабов на Византию натравил, когда Игорь решил на Царь-град пойти. Иначе не видать бы Киеву греческой дани. Только невыгодна была Саркелу победа Византии. Отобьется кесарь от Руси, на Хазарию войско пошлет. Пусть уж лучше по-прежнему дань Киеву платит. И хотя Феофан Игоря в пух и прах перед Судом разбил, ладьи его огнем греческим пожог, только добить не смог [164] . Руки кесарю Роману арабы связали. Да так крепко, что он, спустя три года, сам в Киев послов прислал. Старый договор обновить.
164
«…Игоря в пух и прах перед Судом разбил, ладьи его огнем греческим пожог, только добить не смог». — Имеется в виду поход Игоря на греков 941 года. Суд — залив Золотой Рог.
А теперь вот Соломон узнал такое, отчего впору самому в Хазарию бежать.
Нет больше Игоря. Сгинул в древлянских лесах. И затрещала Русь по швам, как корзно [165] изношенное. Еще немного, и начнут разбегаться земли всяк в свою сторону. Мал Древлянский уже с себя киевскую стопу снял. Теперь и другим дорожка расчищена. А там, глядишь, опять под хазарский присмотр попадут.
Лишь подтолкнуть камушек надобно, потом он и сам под горку покатится. А толкнуть силы найдутся.
165
Корзно — княжеский плащ. Мантия.
Оттого и не пошел Соломон на свое подворье. Устал он сильно, Асмуда в чувство приводя, и спать хотелось. Однако не до сна сейчас. Ой не до сна…
Так размышлял Соломон, шагая по деревянной мостовой в осенней ночи. Лай собак иногда отвлекал лекаря. Он беззлобно поругивался на них. Кутался в зипун от прохладного ветерка и мечтал о хорошем корце [166] горячего сбитня [167] .
Лекарь не боялся темноты. Здесь, в Козарах, он знал каждый двор, каждую выбоину в мостовой, поэтому шел смело и был уверен, что скоро дойдет туда, куда нужно.
166
Корец — плоскодонный ковш. Делали корцы из березовой коры или вырезали из древесного корня.
167
Сбитень — отвар душистых трав с медом.
И верно. Вскоре перед ним вырос забор подворья посадника козарского [168] Ицхака бен Захарии. Соломон нащупал калитку, подхватил висящий на веревке деревянный молоток и застучал им.
На стук откликнулись дворовые собаки. Они подняли тревожный лай, который тут же подхватили окрестные кобели и суки.
Через некоторое время лекарь постучал еще раз. Он услышал голос Ицхака:
— Кого там принесло на ночь глядя? — Голос у козарского посадника был густой.
168
«…посадника козарского». —Непосредственно городом (градом) называли место жительство князя, кремль. Вокруг града располагались
— Это я, Ицхак.
— Ты, Соломон?
— Да, посадник. Это я.
— Сейчас отворю. — Ицхак прикрикнул на дворняг, поскрипел досчатым настилом и отворил калитку.
Желтый свет факела резанул Соломона по глазам. Он зажмурился. Постоял так некоторое время. Затем осторожно открыл их и шагнул во двор. Ицхак запер калитку и пошел к дому. Соломон пошел вслед за ним.
— Мы уже давно ждем тебя, — тихо сказал посадник.
— Я и так спешил как мог, — так же тихо отозвался лекарь. — Темень, хоть глаз коли.
— Ничего. Мы дольше ждали. Дождались? — повернулся он к Соломону.
— Сейчас все расскажу, — ответил тот. — Только вначале вели, чтобы мне сбитню подали. Что-то я иззяб.
— Проходи, погрейся.
Они поднялись по невысокой лестнице, миновали сени и подошли к оббитой овчиной двери в горницу [169] .
— Ну, ты давай, — сказал Ицхак. — А я сейчас со сбитнем что-нибудь придумаю.
— Хорошо, — ответил лекарь и отворил дверь.
В горнице горели тусклым светом масляные светильники. Три по стенам. Один на столе. Здесь Соломона действительно ждали.
169
«…поднялись по невысокой лестнице, миновали сени и подошли к обитой овчиной двери в горницу». — Дома в то время строились практически по одному плану. Первый полуподвальный этаж занимали подклети, использующиеся как хранилища для добра, еды и т. д. Выше подклети располагалась горница (от слова «горнее», т. е. «верхнее»), которая служила для приема гостей, к ней со двора вела лестница с крыльцом и сенями. А еще выше располагались уже хозяйские покои, куда посторонние практически не заходили. Здесь была опочивальня, светелка и т. д. Общее название комнаты — клеть. Сам дом ставился посредине двора. От калитки к нему шла дорожка, часто мощенная досками. Все остальные хозяйственные постройки стояли вокруг дома и соединялись с ним крытыми переходами. (М. Забылин. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия.)
За широким накрытым столом сидели трое мужчин. Соломон хорошо знал двоих. Это были коваль Любояр и священник церкви Ильи Пророка Серафим [170] .
— А это кто? — кивнул на третьего лекарь. — Что-то я не припомню…
— Лучаном меня зовут, — представился третий. — Гончар я, с Подола.
Соломон невольно поморщился. С детства, с той самой погромной ночи, не любил он подольских. И даже теперь, спустя много лет, старался не заходить на Подол.
— Лучан так Лучан, — сказал он, присаживаясь за стол.
170
Церковь Ильи Пророка была построена в Козарах еще при Аскольде. Тот принял крещение в Византии и поставил церковь на берегу реки Почайны. Служили там византийские священники. Таким образом, в Козарах жили не только иудеи, но и христиане, и язычники.
В горнице было тепло. Соломон даже кушак развязал и зипун расстегнул.
— Нам без Подола никак нельзя, — словно оправдывая гончара, сказал Любояр. — Там же народу, варягами замордованного, ой как много.
— Да я все понимаю, — кивнул головой лекарь. — Здраве будь, Лучан, — сказал он и протянул гончару руку.
Тот пожал ее. Серафим вздохнул облегченно.
— Ну, рассказывай, — сказал Ицхак, как только прикрыл за собою дверь.
— Со сбитнем-то что?
— Будет тебе сбитень, — кивнул посадник. — Это же не год разом. Может, пока вином мадьярским погреешься? — Он взял стоящий на столе кувшин. — Хорошее вино. Мы спробовали.
— Можно и вином.
— Вот и чарка чистенькая. — Серафим придвинул чарку поближе к лекарю.
— А ты что, тоже приложился? — Соломон с удивлением посмотрел на христианина.
— Да ну, что ты! — перекрестился тот. — Избави Боже. Пост же.
— А донос в Царьград уже отправил?
Даже в тусклом неровном свете было видно, как священник покраснел.
— Какой донос? — спросил он.
— Ладно тебе, — усмехнулся Соломон, переглянувшись с Ицхаком. — А то люди не знают, откуда кесарь про житье бытье киевское узнает.