Княжий человек

Мазин Александр Владимирович

Молодцов, как раз занесший ногу для подсечки, отлетел к ближайшей стенке, пальцы соскользнули с льняного рукава. Он долбанулся спиной, сполз, как лягушка, вниз, которой швырнули в окно. Болдырь как ни в чём не бывало направился к нему. Данила, едва пришедший в себя, смог среагировать: упёрся спиной в пол и с двух ног пробил мощно в живот недруга.

Болдырь, который должен был воспарить и отлететь метра на три, в последний момент как-то сумел чуть наклониться вперёд, встретив всем весом удар.

Ступни Данилы пронзило от боли. Ну нифига себе! Нет, ему случалось, спаринговать со всякими кёкушинкаистами, набитыми и впрямь как черепашки-ниндзя, но чтобы так – как будто ногами в камень засадил. Интересно, а ножом его пробить можно?

Один хрен, ножа у него нет. Болдырь наклонился, схватил Молодцова за ногу, потянул вверх, как котёнка. Молодцов свободной ногой засветил ему в пах. Тут Болдырь соизволил отреагировать: двинул бёдрами так, что пятка Данилы бесполезно долбанула ему в бедро. Молодцов упёрся, чтобы, имея опору, попробовать вырваться из захвата.

Болдырь, не обращая внимания на потуги Данилы, наклонился к нему, растопырив лапищу с ногтями-крючьями. Чисто монстр.

Молодцов напряг пресс, рванулся навстречу, выщелкнул прямой удар, целя пальцами в глаза. Должны же быть у этого ублюдка слабые места?

Болдырь опять в последний момент неожиданно легко перехватил удар, выбросил свою клешню. Сжал горло Данилы, точно пережав железными пальцами сонные артерии.

Голова тут же потяжелела, избушка закружилась, как если бы и впрямь стояла на курьих ножках. Последней мыслью Молодцова перед тем, как вырубиться, было: «Нет, убивать они меня не будут. По крайней мере, сейчас».

* * *

Шустрик рассказал всё, что знал, всё, что видел, и вообще всё, что, по его мнению, могло помочь в поисках. Он из кожи вон лез, чтобы не потерять свою шкуру, в прямом смысле слова. На дело его подбил некий Морош, из людей купца Сбыслава. Сам купец был из Словенской сотни, из той же, что и Путята, но Мороша он взял к себе по договору, а тот как раз родом был из окружных мест.

Шустрика он встретил вчера вечером, уже зная, что люди Путяты планируют отдохнуть. Дал фляжку и заплатил полгривны чистым серебром, чтобы тот отдал её Даниилу, когда они с Уладой пойдут миловаться. Шустрик божился, что сначала отказывался, не хотел ничего передавать. А Морош ему в уши напел, что Данила чужак, невесть откуда пришедший, христианин, а Улада так и вовсе продажная девка. Они вместе на том и сошлись, наверняка какую-нибудь гадость для Путяты задумали. Шустрик и вправду слышал, как они меж собой разговаривали о чём-то ведовском, не нашенском, вот он и подумал, что несчастье они какое могут принести, ну и… Воислав ему съездил ладонью по голове, вскользь по темени, и холоп перешёл на правильную тему.

После того как он отдаст флягу, Шустрик должен был прийти к шатрам Сбыслава, рассказать, куда ушли Молодец с Уладой, и получить ещё половину гривны.

– А никого там не было! – холоп не смог скрыть возмущения в голосе, но тут же стушевался.

В общем, пришёл он обратно к берегу, где стояли однодеревки, и принялся за работу, ведь он, Шустрик, хозяйственный, работящий и умелый.

Воислав ничего не ответил холопу, он и не слушал его заключительных слов, а был занят другими мыслями. Для него, пускай даже христианина, Шустрик был предметом, мебелью, вещью, в данном случае с дефектом, но это могло подождать.

Ещё не дослушав рассказ, Воислав послал оставшихся обережников в лагерь Сбыслава, с наказом перерыть всё, но найти этого Мороша. А если не его, то хотя бы следы, куда он сбежал, где мог укрыться.

Как и предполагал батька обережников, поганца с самого утра никто в лагере не видел, зато приказчик Сбыслава поведал интересную новость. Морош тот якшался с ведуном одним, что порой на волоке околачивался. Помогал ему по всяким мелочам, навроде холопа:

– Но ряд он с ним не заключал и без ярма холопского ходил, вроде как слово ему дал за помощь какую-то. А кто же ведуна обманывать станет? Вообще тот ведун – уважаемый человек, много пользы от него получается. В самом Витебске его посадник, бывало, привечал.

– Живёт где? Далеко отсюда? – спросил Воислав.

– Живёт, знамо, недалече, иначе как бы к нему люди за помощью бегали? Но никто тебе на его дом не укажет. Боятся, сам понимаешь, – заключил приказчик.

– Я не боюсь, – ответил варяг. – Может, ты знаешь, приказчик? Только укажи, я уж вознагражу как следует, – Воислав многозначительно звякнул своим кошельком, висевшим на поясе. – А мести ведуна не бойся, после того как я его навещу, мстить будет некому.

– Ох, прости, Воислав Игоревич, и знал бы – не сказал, не серчай только. Разве что… Живёт неподалёку один бортник, вот он на ведуна зуб имеет, ох, большой. Не знаю, что там у него с ним приключилось, но люто он не любит его.

– Где живёт?

– В протоке по той стороне Двины. Я мальца пришлю, он покажет.

– Как скажешь.

Приказчик удалился, а Шибрида спросил:

– Ведун, думаешь, тот самый, которого ты на Ловати оскорбил?

Они с братом давно уже вернулись с поисков. Собаки след, как и ожидалось, не взяли. Сами варяги никаких примет не нашли, хотя следопыты тоже были знатные.

– Больше некому. Долго плёлся за нами, стервь.

– Из-за нескольких кун, тем более здесь – под Витебском, и таясь, так чтобы не никто узнал, что он учудил. Зачем это делать ведуну, если ему нужно лицо своё сохранить? А главное, при чём здесь Даниил? Ведь ты же его оскорбил, батька? – трезво рассудил Шибрида.

– Ну, Молодец у нас всегда был с причудами, – усмехнулся Клек.

– Скоро мы всё у этого ведуна узнаем, – посулил Воислав. – Кликните, чтобы вся ватага собралась, а я пока с Путятой всё обговорю. И ещё кое с кем.

Улада сидела в однодеревке, всем своим видом изображала горе и растерянность, но руки у неё, как всегда, были заняты рукоделием.

– Уладка, пойди сюда, – приказал варяг.

Девушка безмолвно вышла на берег, встала перед ним, потупила глаза.

– О чём вы с Даниилом говорили?

– Не понимаю тебя, Воислав Игоревич, о чём мы могли с ним говорить…

– Бросай юлить, девка. Я не Даниил, вижу, как ты им вертишь. Я тебе съежу один раз по личику твоему, враз забудешь, как голову мужам дурить. О каком ведовстве ты с ним говорила?

– Я? – Улада всерьёз испугалась. – Ничего быть такого не могло, оклеветали меня!

– Холоп из вашей лодки слышал, как вы беседовали.

– Дурень твой холоп, не могли мы ни о чём таком говорить.

– А о чём тогда болтали?