Княжий остров

Сергеев Юрий Васильевич

— С какого ты года, Ирина?

— Двадцать второго… Скоро двадцать лет, а еще ничего путного в жизни не сделала.

— А я уже старый, — тяжело вздохнул Егор, — мне уже тридцать три, а прожи-ил… словно три жизни, так закрутила судьба… Маньчжурия, Якутия… тайга… золотая лихорадка.

— Ну-у, тоже мне, старик нашелся, — прыснула Ирина, — бабушка рассказывала, что ее отца Самсона забрали в солдаты в двадцать пять годов, вернулся он в пятьдесят, а потом женился на восемнадцатилетней красавице, и она нарожала дюжину детей. Прадед мой прожил почти до ста лет и до последнего в кулачках стоял первым в стенке… А ты — «старый»… Омрачение все это. Ты уж прости меня, дуру, что крестом каленым шарахнула по груди, не было у меня электрошока,

чтобы сердце запустить…

— Так ты, считай, моя вторая мама? Спасибо, что же обижаться, спасла и сохранила.

— Ну их, ей-богу! Вся душа изболелась. Пойдем по их следу, пить хочу да и траву тебе надо собрать. Оставь им записку тут, если разойдемся, пускай ждут.

— Пошли, — Егор быстро набросал записку и наколол кусок бумаги на сучок сосны, — пошли… их только за смертью посылать — век жить будешь.

— Со словом этим не балуй, — серьезно упредила Ирина, — кликать словом нельзя косую, даже вслух имя ее произносить… Может и заявиться. Слово русское столь сильно, что может обрести плоть материальную… так бабушка наказывала… Не балуй…

По едва приметным следам на потревоженной палой хвое Егор и Ирина вышли к лугам и сразу же увидели легкий дымок, косо стелющийся из березового колка.

— Там они и обедают с косарями, — уверенно заключил Егор, он и представить не мог, что Окаемов дозволит зажечь костер и демаскироваться.

Но когда они вышли на поляну и увидели Илью, ползающего у камня, а Николу с автоматом стерегущего его, да ведро кипящее с аппетитно пахнувшим варевом, у Егора мелькнула шальная мысль, что, пока они блудили в лесах, кончилась война и Окаемов об этом узнал от кого-то. Так нет же, Селянинов взведен пружиной и может вслепую полоснуть из автомата на звук. Егор пискнул мышью, и Никола радостно вздрогнул, зашарил глазами по кустам.

— Не стреляй, это мы, — Егор брел на удивление высоким и сочным пыреем к камню и еще пуще удивлялся чрезмерно серьезному виду вологодского: — Ты что это, Никола, задумался?

– Тс-с! — Николай приложил палец к губам, а потом покрутил им у своего виска и показал на Окаемова, строго спросил: — Командир, это точно ты?

– Вы что, оба тут спятили? — фыркнул смехом Егор и уже строго добавил: — Кто разрешил костер палить! При выполнении особого правительственного задания!

–  Егор Михеевич, оставь этот тон, — отмахнулся Окаемов грязной ладонью, — сегодня одно правительство, завтра другое, а этот гранитный валун стоит тут и стоит, и не треснет… А такое написано на нем! Здесь когда-то была росстань — перекрестье дорог, и каждый грамотный человек, а в ту пору на Руси все были грамотные, норовил оставить на сем камне свою мудрость и слово к нам, а то и просто объяснение в любви к дочери князя… Потом валун стал священным камнем, поверх легкомысленных надписей утвердили серьезные тексты, а читаются те и другие и создают особый колорит времени… Интересный камушек, сил нет!

– Николай, залей костер, вас тут видно за версту, как на курорте расположились. Быстро!

– Айда рыбу есть, у меня от ваших умных разговоров уже изжога, — он снял ведро с огня, затоптал костер и сторожко огляделся кругом. — А может, вернемся на бивак, отсюда никакого обзору нет, прихватят нас тут как перепелят на косовице…

Егор внимательно разглядывал валун и надписи на нем. Чего только здесь не было! Загадочные рисунки, буквы и стрелы, кресты и грубо высеченные образы языческих идолов, а на самом важном месте мастерскими штрихами нарисована с распахнутыми крыльями — Матерь-Сва, сжимающая в когтях вьющуюся змеей надпись.

– Опять она! — радостно угадал и похвалился Егор Окаемову. — А я ведь узнал, как ее звали в древности — Крылатое Солнце…

– Крылатое Солнце? Очень даже похоже… по крайней мере образно и точно… но вот почему валун отшлифован в форме яйца, а потом на него нанесены уж знаки письмен?

— А ты спроси у нашей сестры милосердия… может быть, это космический самолет?

— Ты

где этого всего нахватался? — подозрительно сощурился Окаемов. — Вот оставь вас вдвоем и начинаются пророчества. Ирина, а ну-ка, голубушка, скажи мне, что напоминает этот большущий камень?

Ирина задумчиво походила вокруг валуна и твердо заключила:

— В стальных яйцах наши предки летали на другие планеты. Я сегодня это во сне видела… белые монахи рассказали.

— Образ космического корабля? Вы шутите, братцы… вы сговорились заранее и издеваетесь… давайте лучше рыбу есть.

Они уселись на траве вокруг ведра, и Николай наделил каждого большим куском рыбы, наскоблил ножом горку соли на кусок бересты. Карпа он успел сварить всего, а уху погуще заправил мукой и какой-то травой. Бульон получился густой и сытный. Рыбы наелись вдоволь. Обсасывая толстый хребет и разбирая голову карпа, Окаемов искоса заглядывал в свои записи, не мог оторваться даже за едой, успевая просвещать остальных едоков:

— Есть письменность предметная, рельефная, рисунчатая, контурная, смысловая — идеограмма и многие иные способы передачи речи древних предков, это как раз моя стихия, я давно увлекаюсь криптографией и расшифровкой письменностей многих народов, природа дала мне дар усваивать языки, четырнадцатью я владею свободно и со словарем могу постичь еще десятка два… Особенно меня увлекают руны, санскрит, хеттская письменность, этрусская, критская, древнерусская и все, что связано с русской стариной и культурой: идеограммы, пекторали, прочтение икон, каменной резьбы, архитектурных ансамблей и даже художественных картин. Во всем этом есть скрытый смысл и особый шифр для посвященных. Но самое загадочное зашифровано в стихах и древних манускриптах. Есть масса информации в Библии, в молитвах, а уж русские сказки и поговорки, былины — такая стихия древней народной мудрости, что дух захватывает. Самое тайное и глубинное — веды… Зенд Авеста Заратустры, этому памятнику письменности более пяти тысяч лет.

–  Ну а что на этом яйце написано? — поинтересовался Егор.

– Не все так просто, надо систематизировать и разложить все рисунки по группам, по стилю и времени написания, а уж потом делать заключение. Но одно могу сказать точно: под валуном лежит старинный меч-кладенец, если его раньше не выкрали грамотные грабители. Это особый меч Перуна, ритуальный, но настоящий, годный для боя. На рукояти меча дерутся два стрепета, он обоюдоострый, а с ним лежит полная тула стрел и большой лук, тула — колчан. На Руси остаются сакральными эти названия. Сегодняшний город Тула — грозный колчан набитый оружием, кующий оружие… Но лучше бы мы не находили этот камень, он загадочен и символичен весь, но самая невероятная и жгучая тайна отныне у меня будет связана с короткой записью на нем… В камне выбит все тот же загадочный знак с икон с древнейшими русскими чертами, что на полу Софийского собора в Константинополе: «Я есть АЗ- БУКИ. Я есть начало и конец». Стрела от знака Альфы и Омеги направлена строго на град Ур, я предполагаю, что этот град был не так уж далеко…

–  А в нем жили русичи-святичи, а рядом Бел город и Рарог, а в святилище Ура хранятся хоругви с древними письменами, — произнесла Ирина.

Окаемов даже голову рыбы выронил на траву от изумления и озадаченно глянул на Егора.

–  Ирина шутит, шутит, — усмехнулся Быков и подмигнул ей.

— Ничего я не шучу, я все в том сне видела.

–  Святичи, я так понимаю — вятичи, завзятые язычники, ранее были куряне, последние на Руси приняли христианство через триста лет гражданской войны и ушли в северные леса. Город Ур… Урмийское озеро, Урарту арийское в нынешней Армении, я знаю об этом древнем городе, но никогда не связывал его с Курском, примерно туда указывает стрела на камне… Не братцы, вас больше одних оставлять нельзя, вы еще не такое сочините во снах… Допустим, Бел город — Белгород… где же Рарог? По моим сведениям он был в Азии, славянский форпост…