Княжий сыск. Ордынский узел
Шрифт:
– Почему не видел? Пару раз даже и поговорить пришлось…
– По-татарски разумеешь?
– Да она по-нашему тараторила – шуба заворачивается! Молоденькая, восемнадцати не исполнилось тогда ещё.
– Красивая?
– Это на чей погляд, – у послушника запунцовели щёки и уши.
– Значит, красивая… Отче, а ты не знаешь, сколько лет князю Юрию?
– Под сорок, – отец Нифонт потянулся к рукописям на полочке. – Могу и поточнее сказать, где-то у меня записана их родословная…
– Да ладно! – остановил я его. – Годом больше, годом
– Будут ее спрашивать! Сказал хан слово – и пошла как миленькая, – хмыкнул Елеферий. Малыш начинал нравиться мне всё больше. – У хана Узбека свой расчет, надо полагать, был. Да и Великий князь наш – парень не промах. Возьмется рассказывать про бои и походы – ушей не хватит переслушать! А девкам много ли надо? Хотя про Кончаку такого сказать не могу, её этим вряд ли пронять было. А тут еще история с…
Он замолчал, посмотрел мне прямо в глаза, как бы прикидывая какими размерами ограничить свою откровенность.
– Ты Сашку не опасайся, – заметив его колебания, сказал отче Нифонт. – Он не растрезвонит.
– Да я этого не боюсь, история известная – смутился Елеферий. – Просто не хочется сплетнями заниматься. В общем, Великий князь, после того как в первый раз овдовел, монахом не жил. И, говорят, Кончака уже после свадьбы застала его с какой-то давней зазнобой.
– Ничего себе… Как говорится, честный муж одну только жену обманывает. И кто ж была та счастливица?
– Не знаю, шум за пределы ханского дворца не вышел. Однако в тот же день из Сарая умчался по срочному делу один из суздальских князей. Так торопился, что из всего добра, с которым в Орду приехал, обратно захватить успел только свою сестру. Слышал я потом стороной: у той суздальской княжны деревенька здесь неподалёку имеется, в московском уделе.
– А Узбек что?
– Ходили слухи, что жаловалась ему Кончака, но он предпочел замять всю историю.
– Да и правильно, – рассудительно молвил отец Нифонт. – Что ему было обратно ярлык Великого князя у Юрия отбирать? За что? Какая выгода? По их магометовым законам вообще можно иметь несколько жен. Так что на женскую кончакову обиду ему плюнуть и растереть…
– А её смерть?
– Это другое дело. Тут, думаю, головы еще полетят. Виновные ли, безвинные, но полетят.
– Может она больная какая была?
– Не-е, – запротестовал Елеферий. – Девка – кровь с молоком.
– Шепотки идут: отравили её в Твери. Кто бы мог?
– Могли-то многие, да только смотреть надо кому это выгодно, – отец Нифонт поднялся и, захрустев суставами, потянулся, выгнувшись в пояснице. – Наломал я сегодня спину, побаливает… Ну, ребятки, давайте спать. Покойной ночи, Елеферий, ступай. Ты, Сашок, завтра когда поедешь?
– Чуть свет.
– Ладно, ложись на полатях, утром разбужу.
Глава четвертая
Исподволь и сырые дрова загораются
В светлый будний день на дворе митрополичьих летних палат, что поставлены на Яузе-реке, разговаривали
Мужчины устроились под навесом, под которым кроме них нашли прибежище и корм десятка полтора лошадей, мирно теребивших сено из устроенных между столбами яслей. На этих конях тому часа три назад на двор к митрополиту всея Руси Петру прискакал московский князь с ближниками и охраной. И пока в высоких покоях шла тайная, с глазу на глаз, беседа между митрополитом и Иваном Даниловичем, а княжеские дружинники всей толпой отправились потчеваться на летней кухне, конюший митрополита развлекал разговорами оставшегося при лошадях дружинника. Рассказывал:
– Да я и в Царьград с нашим митрополитом ездил, когда его патриарх сюда поставлял. Так вот уж сколь лет и служу. Мы оба с Волыни.
– Это по говору заметно.
– Тому делу уже лет четырнадцать. Ведь как получилось: померли тогда и галицкий митрополит и владимирский. Ну, патриарх и решил одного митрополита на Русь поставить. А Пётр к тому времени уже в силе благодатной был – его ещё мальчонкой в иноки постригли, как зрелости достиг, стал игуменом в монастыре. Большой святости человек!
– А, поговаривали, он места за деньги раздавал.
– Брешут! Знаешь, как я у него очутился? В убийстве меня обвинили наши сельские. Да не кого-нибудь, а священника нашего. Вот и предстал я на духовный суд. Пётр и судил. Поглядел он мне в глаза: «Виновен?». Я как на духу: «Нет!». Поверил. А во мне всё перевернулось, я раньше, действительно, тихим нравом не отличался. По пьянке чего только не бывало…
– Не зря он поверил?
– Вот те крест, ни при чём я был. Да и словили позже настоящего-то душегубца. Но я игумена умолил, чтоб он меня не прогонял от себя. И вот уж сколько годов вместе!
– А как Пётр с князем нашим сдружился?
– Великий князь Михаил хотел в митрополиты своего человека поставить, да не смог царьградского патриарха убедить. Ну, и, видно, осердчал. Он эту бузу против Петра и замутил. В десятом году даже собор созвали, чтоб Петра сана лишить. А от Москвы на собор приехал Иван Данилович со всем священством. Иван Данилович такую речь держал, что тверские зубами скрежетали. В общем, не провалили они митрополита. Но Пётр с тех пор, понятно, к Твери и бывшему Великому князю Михайле любовью не пылает. Да… А вот в Москву мы из Владимира зачастили. Нравится преосвященному тут воздухом подышать.