Княжий воин

Крюков Виктор Васильевич

– Еще хотим киселька, - дружно попросили сестренки.

Отужинав, Роман переоделся в свежую рубаху и стал натягивать сапоги.

– Далеко ли собрался?
– забеспокоилась хозяйка.
– Ночь на дворе.

– Алешка Шалыга* на посиделки звал, - отметил Роман.

– Знаю я твоего Алешку - опять с кем ни-то в драку полезет, хоть и хилый, а тебя втягивать будет, - ворчала Марфа.

– Пусть идет, - усмехнулся Людота.
–

А намнут бока - только на пользу.

Людота вышел за Романом в сени и вполголоса продолжил:

– Ты на рожон*-то не лезь. Нелюб обиду долго не забудет. Неровен час - лихих людей подошлет.

И сняв с гвоздя, кузнец сунул Роману за отворот полушубка увесистый кистень*.

– Так-то вернее.

Две белокурые головенки сестер выглянули из избы в сени:

– А баснь* обещался рассказать, Ромша. Про Красную Шапочку, про Колобка, да про снежную королеву.

Роман часто баловал девчонок сказками из своего времени.

– А про лесовика мохнатого не рассказать?
– Людота увлек дочек за собой в хату:

После поединка в детинце Роман стал местной знаменитостью - кулачную сноровку здесь ценили. Да и соперник его Нелюб всем уже изрядно надоел своей наглостью и спесью. За заслуги отца, всеми уважаемого воина, погибшего в битве в прошлом году, Нелюба взяли в детские*. Обучали воинскому ремеслу, готовили в дружинники. Но к учебе он был не охоч - видно, и здесь на наглость полагался.

– Теперь Срезень житья ему не даст, загоняет уроками воинскими, - радовался Алешка Шалыга, много натерпевшийся от кулаков Нелюба.
– А то и вовсе из детских изринет.

Срезень - тот самый, что отобрал у Нелюба нож и воинский пояс - был старшиной курской дружины. Он отвечал перед князем за ее боевое состояние: за подбор новых гридней*, обучение и воспитание молодежи, соблюдение воинских традиций и за много чего другого.

– Не воевода, а старшина, - объяснял Людота.
– Воевода в ратное время верховодит, а старшина воинский каждый день.

Тот, кто "кормит с конца копья", - Роман вспомнил фразу из "Слова о полку Игореве".

– Уж он-то много чего рассказать бы мог, - продолжал Людота.
– Да вот на словеса больно скуп:

...Возвращались с посиделок поздно - завтра воскресенье и можно поспать подольше. Всех девок по домам развели в целости и сохранности и теперь шли вдвоем с Алешкой, весело пересмеиваясь, вспоминая разное из минувшего вечера. Снег морозно поскрипывал под ногами, нарушая ночную тишину. Худого ниоткуда не ждали, потому-то, наверное, и не почуяли чужих шагов.

Алешка запнулся на полуслове, охнул негромко, и когда Роман обернулся, то увидел, что его товарищ падает, схватившись за голову, а над ним самим уже занесен то ли топор, то ли дубинка - в темноте не разберешь. От удара Роман увернулся, еще не понимая толком, что происходит - тело соображало быстрее разума. Но в следующее мгновение стало ясно, что дело нешуточное.

Наносивший

удар вложил в него всю силу, намериваясь завершить дело сразу. Промаха не ожидал, а потому тяжелая дубина увлекла своего владельца - он неловко присел, помешав другим, подбегавшим по протоптанной тропинке с занесенным оружием. У двоих дубины, у одного топор. На помощь слободичей надеяться не понадеешься - не успеют.

"Ну да ладно, поглядим еще", - подумал Роман и ударил сам. Недаром он последние месяцы усиленно поддерживал форму. Нога в добротно подкованном сапоге - подковки сам ковал - впечаталась в обросшую всклокоченной бородищей рожу ближайшего лихого*. Жалобно скуля и выплевывая выбитые зубы, он на четвереньках уполз в сторону, обильно черня снег кровью. Другого Роман сбил подсечкой, оседлал и до хруста заломил руку - тот заорал благим матом. Но был еще один, оружие которого уже занесено. Роман откатился в сторону, и вовремя - разом оборвав вопли, обух топора, предназначенный для головы Романа, пришелся мужику по загривку.

Третий лихой бросил топор и как заяц, запрыгал по сугробам. Потревоженная слобода просыпалась, отовсюду слышались крики, кто-то бежал с оглоблей в руках.

Роман поспешил к Алешке. Тот сидел, обхватив руками голову и непонимающе озирался. Как потом решили, спасла Шалыгу высокая медвежья шапка на мягкой стеганой подкладке.

Один из лихих, которому досталось топором, так и не поднялся. Остальных скрутили, рьяно угощая пинками и зуботычинами. Прибежавшие на помощь слобожане - босые, в одних рубахах - разгорячившись, решили тут же разбойников и кончить, чтобы другим неповадно было. Но Людота самовольничать не дал - распорядился лихих до утра запереть и сторожить. Суд - дело княжье.

:Марфа, как положено по поверью, велела Роману заглянуть в печь, помазала ему лоб тестом из квашни - рядом со смертью был.

– Что ж кистень-то не достал?
– спросил Людота, выслушав рассказ Романа о происшедшем.

– Не успел, - ответил Роман.
– Да и не больно я им владею.

– Научу, - пообещал Людота.

Поутру двух связанных разбойников и убиенного повезли на санях в город. Потом пришел Алешка Шалыга, показал из-под приложенных капустных листов здоровенную шишку и сообщил, что те трое - люди богатого купца, гостя киевского. В Курске родни у них нет, кто подослал, не сказали - ошиблись, мол. Купец предложил за своих людей заплатить немалый откуп и обещал немедля убраться с ними из Курска. Людота и Алешкин отец возражать не стали - кому охота тяжбу разводить.

К полудню вернулся Людота. Увесистый кошель серебра разделил на три части: себе, Шалыгам, и на нужды слободы.

– А Нелюб захворал тяжко, - засмеялся Людота, пряча деньги в кованный сундук.
– Дома лежит, того и гляди, Богу душу отдаст со страху.

Опасения Нелюба - если это он подослал убийц - были понятны: Людота, а стало быть, и Роман - люди княжьи, и закон в этом случае был особо строг.

– На деньги эти, как в силу войдешь да жениться задумаешь, мы тебе избу поставим дубовую, с горницей и дымоходом.