Княжна Тараканова
Шрифт:
Ей было стыдно, когда Шуману пришлось осмотреть ее. Он обещал излечить ее, но она все равно приуныла. Он толковал об англичанине Гентере и о том, что не согласен с ним, потому что, конечно же, помимо сифилиса, существуют и другие венерические болезни!
Она смущенно спросила, какую из этих болезней он находит у нее. Он отвечал, что именно сифилис!..
– …но Гентер глубоко не прав! Он просто-напросто перепутал сифилис и гонорею, а ведь это совершенно различные заболевания!..
Но ей было все равно, насколько эти заболевания различаются. Шуман начал
Когда лечение было завершено, Елизавета вновь поселилась в гостинице. Она говорила, что ей пришлось на какое-то время уехать. Но она не могла не заметить, что теперь на нее посматривают, как будто подозревая ее в чем-то. Она знала, что подозревают ее не в каких-либо преступлениях, а просто в необычном поведении, в странном образе жизни. И в этих своих подозрениях они, конечно же, были правы! Она охотно уехала бы из Берлина тотчас, но после изнурительного лечения была еще очень слаба и нуждалась в отдыхе. Менее всего она хотела бы видеть сейчас Галльена, и, к счастью для нее, он не приезжал.
Зима подходила к концу. Елизавета уже снова выходила в общую залу и уже размышляла над проблемами своего дальнейшего существования. День выдался пасмурный. Елизавета сидела в общей зале у камина. За большим столом двое мужчин играли в триктрак. За дверью раздался шум голосов и шагов. Дверь отворилась, и в залу вошла полная дама в хорошем дорожном платье и в сопровождении собственной горничной, которой что-то сердито говорила по-немецки. Елизавета едва скользнула равнодушным взглядом по новоприбывшей постоялице. Но на лице полной дамы вдруг выразилось ясное изумление. Она приподняла руки в добротных суконных рукавах, затем опустила руки и поспешно, скорыми шагами направилась к сидящей у камина Елизавете.
Мгновенно встревожившись, Елизавета поднялась на ноги и невольно прижалась к стене у камина. Женщина заговорила быстро на диалекте немецкого языка:
– Мата!.. – закричала она. – Мата!.. – И продолжала быстро говорить…
Это имя – «Мата» – было ненавистно Елизавете, потому что ее и вправду так назвали при рождении. А самым отвратительным для нее было именно то в ее жизни, в ее прошлой жизни, именно то, что невозможно было опровергнуть. Но если она не хотела ничего этого, ни этого имени, ни этого прошлого, почему же это должно было оставаться в ее нынешней жизни?!.
Она почувствовала, как сделалось жарко ее щекам. Она покраснела. Но все же с легкостью взяла себя в руки и проговорила, но слишком нарочито, пожалуй:
– Что вам нужно от меня? Я не понимаю вас! – Елизавета вдруг заметила, что говорит по-французски.
Но полная женщина продолжала говорить и называть ее Матой. От волнения Елизавета действительно перестала понимать, что же ей говорят…
Но женщина не отставала. Елизавета отошла от стены и сделала несколько шагов к двери. Служанка женщины смотрела с любопытством…
– Мата!.. Мата!.. – восклицала женщина. – Я тебя узнала… Ведь это ты!.. А! Ты, наверное, не узнаешь меня! Я стала такая толстая! У меня пятеро детей! Мата!.. Я – Фройдхен!.. Фройдхен!..
Елизавета остановилась на полдороге и уныло слушала болтовню Фройдхен, которую все еще не узнавала, но, конечно же, помнила, что Фройдхен – одна из дочерей родственника матери маленькой Маты…
– …Что ты здесь делаешь, Мата? Помнишь, как мы играли на клавесине? Ты стала такая красавица…
Елизавета мгновенно продумала, что делать дальше.
– Да, я узнала вас… тебя!.. Ты уже заняла свои комнаты? Мы можем поговорить у тебя…
Фройдхен сказала, что хозяйка еще не отвела для нее комнаты, и тут же повернулась к своей горничной:
– Где же хозяйка?
Горничная выбежала из гостиничной залы.
– Хорошо, Фройдхен, отдохни, затем мы поговорим, – Елизавета совершенно успокоилась.
Вошла хозяйка. Теперь Фройдхен обращалась к ней и спрашивала о комнатах. Елизавета вернулась к теплу камина. Теперь ей, пожалуй, было все равно. Она уже знала, что будет делать. Она с отвращением услышала, как Фройдхен говорит хозяйке:
– …Вот!.. Посмотрите!.. Это моя сестра… Я не помню, двоюродная… Нет, все же троюродная!.. Она убежала в монастырь, да, да!.. Это бывает!.. Здесь, в Берлине, живет некто Шуман, родной брат моего мужа, христианин!.. – Но тут Фройдхен оборвала свой монолог, опасаясь, должно быть, как бы разговор не перешел на щекотливую почву перемены веры…
Хозяйка заговорила о комнатах. Три женщины вышли из общей залы. В дверях Фройдхен обернулась и посмотрела на Елизавету с улыбкой на полном лице:
– Мы еще наговоримся!..
Елизавета заставила себя улыбнуться и кивнуть в ответ.
Когда в общей зале никого не осталось, кроме печальной Елизаветы, она погрела руки над камином. На лице ее было выражение досады и решимости. Еще чувствуя жар в ладонях, она прошла в свои комнаты, вызвала звонком служанку, затем служанка позвала гостиничного слугу. Спустя два часа красавица уселась в почтовую карету, направлявшуюся в Гент. Впрочем, Елизавете было все равно теперь, куда ехать.
Она так и не узнала, что вскоре в Берлин приехал Галльен. И в результате разговоров Галльена, Фройдхен и врача слухи о таинственной косой девушке распространились самые фантастические!
Прислушиваясь в пути к разговорам своих спутников, она услышала несколько фамилий, которые и запомнила случайно. Старинный Гент показался ей городом более красивым, нежели все остальные города, в которых она уже успела побывать. В черепичных крышах жилых кварталов было нечто уютное. Ей вдруг захотелось родиться именно здесь и прожить спокойную жизнь, будучи служанкой у какой-нибудь доброй госпожи или, к примеру, кружевницей, каковыми город славился. Но все это были пустые мечты!