Княжья доля
Шрифт:
Славка тут же зажал себе обеими руками рот и клятвенно пообещал:
– Все-все. Молчу как рыба об лед.
Константин с подозрением покосился на него и продолжил:
– Что касается последней пяди, то она равна малой плюс два или три сустава указательного пальца.
– Так два или три? – недоуменно переспросил Минька, обета молчания, в отличие от Славки, не дававший.
– Когда как, – пожал плечами Константин. – Как с продавцом договоришься.
– А если их в сантиметры перевести, чтоб попроще было? – не унимался Минька.
– Малая пядь составляла примерно девятнадцать сантиметров, – покорно удовлетворил Минькино любопытство Константин. – Большая где-то на двадцать два или двадцать три потянет, а пядь с кувырком колеблется от двадцати семи до тридцати трех. От них отталкивались остальные меры длины. Например, локоть был равен двум пядям, а четыре локтя – это уже сажень. Они тоже разные. Есть простая. В ней где-то сто семьдесят пять – сто семьдесят шесть сантиметров. А еще есть маховая. В той больше двух метров.
– А можно про все остальное завтра? – попросил Славка. – Ей-богу, в голове не укладывается. Всё забуду.
– И правильно сделаешь, – проворчал Минька. – Тут не запоминать, а менять все надо.
– Об этом мы уже говорили, – согласно кивнул Константин. – А отец Николай тебе поможет. Я полагаю, что это дело тебе, отче, по душе придется. Ни с оружием новым, ни с убийствами оно тоже никак не связано.
– Это – нет. А ваше занятие?
– Ты предлагаешь никому не касаться ничего нового? – прищурился Константин. – С одной стороны, я тебя понимаю. Наворочаем делов, а потом в кусты, в смысле назад в свой век. Тем более что ничего уже исправить будет нельзя. Как сказал посланец Космоса – это у них последняя попытка.
– Вот-вот, – вздохнул отец Николай. – Но ведь она не только у них последняя. У нас-то тоже.
– И в чем же она, на ваш взгляд, отче?
– Людьми остаться. И не просто остаться, а еще и из других людей человеков сделать. Пусть не из них самих, но хотя бы из детей и внуков ныне живущих. Вот потому я и предлагаю не касаться ничего из того, что связано с новым оружием. Ну, сами посудите – это же явно неверный путь, который приведет все человечество к гибели даже раньше, чем оно само пришло бы к ней. Может статься, уже в восемнадцатом веке все кончится ядерной катастрофой, а то и чем похуже.
– Куда уж хуже, – хмыкнул Константин, но перебивать не стал. Решил дать выговориться до конца. Зато вместо него это сделал распетушившийся не на шутку Минька:
– Кажись, я врубился. Догнал я тебя, святой отец. Ты хочешь, чтобы мы сидели сложа руки и молчали в ожидании, пока татары не придут. А как ты людям в глаза смотреть будешь, когда их при тебе убивать начнут, резать, грабить, насиловать?! Или к Мамаю на поклон пойдешь?!
– К Батыю, – поправил Константин.
– Да не все ли равно? Хоть к Наполеону! Думаешь, он тебя послушается? А нам всем надо дружно подставить правую щеку, когда слева по челюсти съездят.
– Левую, – вновь внес негромким голосом Константин свою правку и, заметив озадаченное лицо Миньки, пояснил: – В Библии бьют по правой, после чего рекомендуют подставить левую.
– Да какая к хренам разница! – разбушевался не на шутку Минька. – Главное, что у всех морды в крови, а враг доволен, гад. У него войска сколько будет? – обратился он к Константину.
– На Калке – не знаю, зато потом Батый приведет тысяч сто-двести конницы. Это по моим самым скромным прикидкам [38] . И каждый запасную лошадку имеет.
38
В летописях говорилось, что Батый привел на Русь от 300 до 500 тысяч воинов, но, скорее всего, следуя пословице, что у страха глаза велики, реальное число их надо уменьшить как минимум вдвое. Особенно учитывая то обстоятельство, что сила татар заключалась главным образом не в численности, а в хорошей выучке и суровой жесткой дисциплинированности всего войска, начиная от самого низа и заканчивая беспрекословным подчинением высшего эшелона – тысячников и темников – одному руководителю.
– Во, – Минька торжествующе и чуть ли не с радостью поднял указующий в потолок палец. – Четыреста тысяч одних лошадей. А у нас?
– У Кости, как я понял из нашего вчерашнего разговора, всего несколько сотен. У остальных, скорее всего, примерно по столько же, – вступил в разговор молчавший до сих пор Славка. – Так что даже если и смогут объединиться все князья в кучу, то самое большое двадцать-тридцать тысяч наберут. К тому же, насколько я помню историю, Рязани так никто и не помог. Да и остальные тоже все больше в одиночку гибли.
– Правильно говоришь, – кивнул одобрительно Костя. – Правда, к этому количеству можно сотню тысяч ополченцев еще приплюсовать.
– Это как в Великую Отечественную, – хмыкнул иронически Славка. – Необученную толпу бросить против профессионалов. Пушечное мясо, оно и есть пушечное мясо. Так тогда мы хоть количеством задавить могли, а сейчас и этого преимущества не будет.
– Так, может, следует объединить всех, обучением мужиков заняться в первую очередь, а не гранатами всякими дьявольскими, прости, Господи? – попытался возразить Николай.
– А ведь наши юные друзья правы, отче, – вновь вступил в разговор Константин. – Ну, предположим, удастся всех воедино собрать, и что? Численность – ни в какое сравнение, а уж про обученность и дисциплину вовсе говорить нечего. Будет как на Калке, каждая дружина сама по себе, потому что всякий князь только себя в главное начальство метит и уступать никому не желает. Если же удастся внедрить все, что задумано нашим юным Эдисоном, то есть надежда хотя бы уравнять шансы.
– А дальше что? – трагическим шепотом вопросил Николай. – Ведь мысль на месте не стоит. Не успеем и глазом моргнуть, как пистолеты с ружьями появятся. А там, лет через сто, глядишь, и до автоматов с пулеметами дойдет. Еще через сотню лет «катюши» будут, танки и в самом скором времени, пожалуйте, ядерная бомба. А сознанием-то люди и в двадцатом веке до атома не доросли.
– И что ты предлагаешь? Какой выход? – Константин понимал, что в словах Николая есть здравый смысл. Действительно, не следовало бы блистать в средневековье военными познаниями, двигать вперед семимильными шагами науку уничтожения, а не созидания. Но Калка, но татары, но огромное полчище Батыя и истерзанная Русь под копытами монгольских коней – как с этим быть?
– Так ведь оно ясно. – Николай наконец отчетливо и ясно узрел перед собой выход, нарисовавшийся как на картинке, и, захлебываясь от восторга, спешил поделиться увиденным со своими собеседниками: – Душу каждую очистить от скверны. Злое вытряхнуть, а доброе, чистое, светлое – а оно у каждого негодяя, хоть и помалу, но есть – наружу всем показать. Вот же оно, хорошее, солнечное в вас – растите его, приумножайте, с другими делитесь. Оно от этого не уменьшится, а, наоборот, увеличится.