Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси
Шрифт:
Он отправился в Благовещенский собор справлять вечерню, на которой присутствовал царь. После вечерни, как всегда, царь Фёдор подошёл к Иову поблагодарить за богослужение.
— Ты льёшь елей словес, как велит Бог. Спасибо, владыко. — И продолжал: — Слышал я, что прибыл гость из Антиохии, да будто бы радостные вести принёс. Как хорошо всё, как боголепно...
— Пусть не покидает тебя, государь, боголепие отныне и присно.
— Аллилуия! — произнёс Фёдор. Он заметил, что Иов сегодня не полностью отдал себя службе: что-то беспокоило его. Но спрашивать не стал, решил, что сам скажет, если важное...
Однако митрополит не хотел
Правитель был не один. Беседовал с дядей Григорием, управляющим Дворцовым приказом — дворецким царя Фёдора.
Увидев печальное лицо митрополита, Борис поспешил навстречу.
— Что случилось, отче владыко?
— Ничего. Устал ноне, сын мой. — И Иов грустно улыбнулся. — День вельми долог. — Но глаза Иова были нацелены на дворецкого, и Борис понял митрополита. У Иова было доброе отношение к Григорию Годунову, человеку бескорыстному, честному, крепкой веры. Но то, что составляло тайну церкви, Иову не хотелось при нём разглашать. Борис понял всё без слов и сказал Григорию:
— Дядюшка, навести моих чад. Я тебя позову.
Григорий молча ушёл на другую половину дворца.
— Сын мой, — начал Иов, — наш гость из Антиохии открылся мне в том, чего не сказал при тебе: клевету поганую недруги наши отправляют в прелестных грамотках в Константинополь и Антиохию. В ереси обвиняют иерархов церкви, пятно кладут на них за раскол якобы.
— Ведал я, что сие так будет, владыко. Вот тебе и обернулась встреча Богдана с патриархом порухой, вот и всплыли происки Дионисия. Оттого и молчали первосвятители полный год. Ты же, владыко, не допускал и мысли о их вине. А они вон смолу варят да на тебя льют.
— Но что им надо, корысть в чём?
— Да в том, чтобы над нами встать! Против тебя и меня они выступают, — горячился Борис.
— Истинно так, сын мой! — И подумал Иов: «Тако же плут Дионисий, смолу топил-выливал с того часу, как блудом с Богданом покрылся». — И воскликнул: — Да покарает их Господь Бог за злые деяния, нечестивцев.
— Согласен с тобой, владыко. Токмо движения к цели сие не сделает. Нам теперь отмываться след. Дионисию же пора укорот сделать. Там и Богдан присмиреет. Пусть государь исполнит свою волю, постриг назначит, — жёстко произнёс Борис.
Иов хотя и был склонен к той же мере, но возразил, потому как всё было бы похоже на месть с его стороны.
— Сын мой, сие не край терпению. Пока лишим сана да попом отправим в приход под строгий надзор епископа.
— Ой, не обмишурься, отче владыко. Как бы себе дороже не стало, — заметил Борис, но настаивать не решился. Иову лучше знать, как поступить в своей «епархии», подумал правитель. Спросил о другом: — Сколько намерен гостить на Москве грек Николай?
— Сие в нашей воле.
— Вот и пусть собирается не мешкая. А с ним в пару я пошлю Сильвестра. Свои-то уши лучше услышат.
— Уж не ведуна ли? — удивился митрополит.
Годунов посмотрел на Иова весёлыми глазами.
— Да ты не сомневайся, владыко. Он же не нехристь, он нашей веры и на поругание её не отдаст.
— Ежели совесть твоя чиста... — неохотно согласился Иов.
...Николай провёл в Москве три дня. За это время Борисов человек нашёл ведуна Сильвестра. Да кто и знал,
Встретились Годунов и Сильвестр. Оба хороши, да Сильвестр красивее Бориса. Было ему лет тридцать, статен, широкоплеч торговый гость. Грива рыжих волос, рыжая борода — всё пламенело. И лишь глаза весенней зеленью играли. На плечи накинут польский кафтан — кунтуш со шнурами, с откидными рукавами.
— Ты мне в инока обернись, — пошутил Борис. — Ишь, женихом вырядился.
— Обернулся бы, да нужды нет. А вот как в Царьград пошлёшь, чего ж, и обернусь.
— Завтра и выходить, — продолжал Борис, нисколько не подумав, откуда Сильвестру знать, в какие земли его посылают.
— Однако даров ещё Николаю не собрали. Да и в дорогу нам корм не определили. А надо нам по десять рублей серебром. Деньжура крылышки расправит и понесёт.
— Знаешь, зачем посылаю? — спросил Борис, пока ещё не отдавая себе отчёта в том, что слышит от Сильвестра.
— Вижу... Вот престол патриарший на Москве узрел. Да к нему дорога не пробита, никто не подойдёт. Пойду пробивать. Поклонюсь святейшему Иеремии да скажу, чтобы поспешил с благословением русской церкви. — На лице у Сильвестра гуляла лукавая улыбка, глаза были дерзкие, независимые. Приневоль, так и не пойдёт Сильвестр никуда.
Борис только теперь вдруг ощутил страх перед этим загадочным человеком. «Осподи, откуда сие озарение? Сатанинское ли, Божеское ли? Слава Отцу и Сыну и Святому духу, что сей ведун во друзьях, а не во врагах моих!» — словно молитву произнёс Борис. И тогда он сказал:
— Коль всё ведомо тебе, вот деньги и иди. — Борис отсчитал двенадцать рублей. — Сам купишь лошадь и платье. Да в Боровск выезжай.
Сильвестр чувствовал, как по телу Бориса пробегает дрожь. Он знал, откуда она, посмеивался. Но судьбу не испытывал. Ведомо было ему ещё и то, что в Боровске, где велено ждать Николая, он пробудет три дня и уйдёт один. А Николай до Боровска не дойдёт. Нет, не сказал он о том душевном своём озарении Борису, потупил глаза. Сильвестру было жаль Николая. Да как помочь? Он ведь только предвидел судьбу, но не распоряжался ею. Богом было начертано Сильвестру видеть, знать, но он же, Всевышний, не позволял ему вмешиваться в судьбы людей. Они подвластны только Богу.
Борис в это время присматривался к ведуну, пытался понять, откуда у человека такая сила, почему Бог наградил так щедро, приравнял к святым духам. Но знал Борис за Сильвестром и то, что, помимо умения предвидеть, он был ещё хорошим умельцем, знал тонкие ремесла: оружейное да ювелирное. Однако сие мало интересовало Бориса. Нужен ему был Сильвестр как лазутчик, как исполнитель его тайной воли. Надёжен был во всём этот лихой ярославский гость.
— Спасибо, государь-правитель, — ответил Сильвестр. — Как всё узнал, так и сделаю. Завтра к вечеру в Боровске буду, на постоялом дворе приткнусь, келаря с обозом ждать.