Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси
Шрифт:
По истечении пяти лет архангелы Христовы дали мне знать о грядущих переменах. И они пришли. Мне возвратили сан патриарха. Но горе моё от этой милости не убавилось, а возросло. Слышал я, как на Руси оберегаются храмы от бесчестия. Пред лицом опасности верующие защищают их всем миром. Ежели враги одолевают, русичи закрываются в храме и сжигают себя вместе со святой обителью, но не отдают храмы на поругание.
Мой храм Айя-Софию некому было защищать от поругания. Когда я вернулся с Родоса, то увидел, что по воле злого Амурата в храме Византийских первосвятителей славили Магомета. Мой храм Святая Айя-София
Борис слушал внимательно. Он видел на измождённом лице старца неутешное горе и слёзы. Чтобы как-то утешить его, Борис горячо сказал:
— Первосвятитель Иеремия, наша держава сделает всё, чтобы вернуть былую славу Византийской церкви. Мы знаем теперь, в каком упадке ваши дела, мы поможем так же искренне, как вы нам.
— Спасибо, сын мой, спасибо. У меня нет достойных слов, дабы отблагодарить тебя за сочувствие.
Борис, однако, ждал от Иеремии не только слов благодарности за участие в его беде. Что с просьбой России? Двинулось ли дело в Царьграде? Но Иеремия пока забыл, чего ждут от него русские, ждёт с нетерпением сидящий перед ним молодой и нетерпеливый скимен. Он говорил о своём.
— Я вымолил у жестокого Амурата дозволение ехать в земли христианские для собирания милостыни, дабы посвятить новый храм истинному Богу в древней столице Православия. И где, кроме России, я мог найти усердие, жалость и щедрость? — закончил свою исповедь Иеремия, утирая слёзы.
— Надейтесь и веруйте, первосвятитель. Русские никогда не оставляли друзей в беде. Мы поможем тебе возвести храм. Но скажи, святейший, — начал разговор о главном Борис, потеряв терпение, — ведомо ли тебе, что два лета назад на Руси был Антиохийский патриарх Иоаким?
— Известно, сын мой. Мы встречались с Иоакимом. Но дела до конца не довели. Иоаким занемог. У него было подавленное состояние духа. Он каялся, что взял на душу грех в России, какой — мне неведомо. То, что нам с Божьей помощью удалось исполнить, мы сообщали вам с греком Николаем.
— Он был у нас прошлым летом. Я вёл с ним беседу. Потом вскоре мы отправили его обратно с дарами, дали провожатого. Вы что-нибудь знаете о них?
— Николая я больше не видел. Но твой гонец пришёл ко мне. Он сказал, чтобы я шёл на Русь за дарами от бедности нашей. Но он побудил меня и к действию силой, неведомой мне. Я оставил его в своём доме, а сам делал то, что вам нужно. Потом мы вместе отправились в путь...
— Где он теперь? Вернулся ли с вами? — спросил Борис, чувствуя волнение. Он встал, быстро заходил по палате.
— До Смоленска он шёл с нами, а там пропал. Мои люди искали его и не нашли.
— Вижу злой умысел! Вижу! — воскликнул негодуя Борис.
— Он есть, — согласился Иеремия. — Но ты, сын мой, не принимай всё близко к сердцу. Твой Сильвестр из воды сухим выйдет, в огне не сгорит. А теперь порадуйся тому, что скажу. Я испытал твоё терпение достаточно.
Борис посмотрел в лицо Иеремии и увидел ясные и обещающие глаза.
— Садись, сын мой.
— Святейший, молю Бога, не тяните! — Борис послушно сел и не спускал глаз с патриарха.
— Мысль государя Фёдора об утверждении патриаршего стола на Руси мы похвалили в Константинополе, в Антиохии, и был после Рождества Христова Вселенский
— Благодарение Богу! — воскликнул Борис. — Но где же грамота, святейший?
— Терпение, мой сын. Мы благословим избранного вами на патриаршество, и только после того, как назовёте имя, Вселенский Собор пришлёт хартию, утверждающую Российское патриаршество.
— Наши молитвы дошли до Бога! Благодарю тебя, святейший, за заботу о русской церкви. И позволь нам, отче владыко, держать свой совет, дабы в согласии, полюбовно и во благо веры принять угодное Богу решение, — встав и низко поклонившись патриарху, закончил беседу Борис.
Патриарх и правитель расстались.
Борису предстояли трудные дни. Решался большой важности вопрос не только для православной церкви, но и в пользу государства. Об этом в первую очередь и пёкся Борис. Прибытие Иеремии в Россию всколыхнуло московскую знать. Где-то в боярских палатах уже судили-рядили о приезде Иеремии, высвечивали подспудное бесед патриарха с царём, с Борисом, вынашивали свои думы-планы, корыстью пропитанные. Интересы-то России они потом пристегнут. Знал Борис сию моду боярскую. Сколько раз в Думе, спрятав злые глаза под мохнатые брови, под горлатные шапки, бояре перечили Борисовым речам.
Одна надежда — государь. Он хотя и мягок душой, а ежели скажет: быть патриархом Руси только достойному пастырю церкви, так оно и свершится. Кого он назовёт: митрополита Московского Иова, епископа Новгородского Александра или епископа Ростовского Варлаама, лишь Богу ведомо. Но только не Дионисия-опального. Это Борис знал точно, твёрдо.
Сам же Борис был пока иного мнения о том, кому быть на престоле церкви. Оставаясь верным себе всё делать во благо державы, он подумал, что боголепнее будет, если на российское патриаршество позвать самого Иеремию. Что привело Бориса к этой мысли? В душе он жаждал видеть на церковном троне своего любезного друга митрополита Иова. Добродетелей и достоинств ему не занимать. Но польза от Иеремии державе была очевидной, и она заглушила желание Бориса видеть во главе церкви Иова.
Нет, Борис не хотел обидеть своего верного сподвижника. Он думал о другом. Помнил Годунов, что ещё во времена Василия III инок псковского Елизарова монастыря Филофей послал грамоту царю, а в ней говорил, будто бы Москва — третий Рим. Ещё убеждал, что первый Рим пал, да и второй — Царьград — попал в руки неверных агарян. Сие так. И верно то, что Русь единственная в мире великая христианская держава, что все царства православной христианской веры сошлись в единое царство. Но говорить, что государь России — во всей поднебесной христианам царь, сие рано. И рано утверждать, что после Москвы не быть четвёртому Риму, и всей западной Европе, многим восточным странам видно, что пока Москва — не третий Рим. Видел он и другое: много лет жила в раздоре юго-западная церковь России с Московской, Новгородской и Владимирской — северо-восточной церковью. Там, на юго-западе, давно питали надежды на независимость, связывали их с Византийской церковью. Иеремия был мил духовенству Малороссии. И сие следовало помнить, думал Борис. И теперь искал-торил верную дорогу к цели.