Код Андрея Рублева
Шрифт:
Я взял фотографию в руки.
Мда, действительно. Это был один из самых старых и самых загадочных снимков в нашем семейном архиве. На оборотной стороне виднелась пометка, сделанная карандашом — 1943 год. И еще надпись: «Марии 23 года».
См. рис. Любовь Марии
— Это по-настоящему военный снимок? — заглядывал мне в глаза Иван.
— М-м…
— Ну что, военный?
— А у вас в домашнем альбоме разве нет такой фотографии?
— Такой? — удивился племянник. — Не-ет.
— Тогда убирайте со стола, и пошли ко мне в комнату. Эта история длинная, мне нужно вам кое-что показать.
— Как видите, — неспешно начал я, — на снимке запечатлены двое военных: мужчина и женщина. Несмотря на то, что фотография черно-белая, знаки различия вполне прилично читаются: женщина — лейтенант медицинской службы, мужчина, судя по стрелкам на рукаве, — капитан.
— А как ты определил, что именно медицинской службы? — спросил Иван. — Лично я никаких эмблем типа чаши со змеей не вижу.
— Элементарно, Ватсон. Просто я знаю, что женщина на этом снимке — твоя прабабка. А она была военным медиком.
— Опа! А мужчина? Это мой прадед?
— Совершенно верно.
— А зачем ему лицо замазали?
— Видишь ли, в семье долгое время не знали как и при каких обстоятельствах погибла Мария. Лишь где-то в 70-х годах поисковики из Белоруссии нашли место захоронения и по солдатским медальонам восстановили имена.
Первоначально Мария была похоронена в деревне Мольча. Но в 1975 году, к 30-летию Победы братскую могилу решили перенести в более населенное место и построить там воинский мемориал.
После этого в семью твоего, Иван, отца пришло письмо с просьбой выслать для памятника фотографию Марии.
А снимок, который вы сейчас держите в руках, оказался единственным, где Мария запечатлена в военной форме.
Фотошопов в те времена не существовало, поэтому, чтобы выделить ее на фотографии, придумали закрасить все вокруг ее головы белой краской. А потом просто пересняли на отдельный кадр.
— А как же прадед? — спросил Иван, пристально разглядывая снимок на просвет. — Теперь у него лица почти что совсем не видно.
— Да. Я, помнится, когда впервые увидел это фото, даже думал отдать его реставраторам, чтобы осторожно сняли эту краску. Но потом завертелся с делами, забыл…
— А чем можно снять краску?
— Ну не знаю. Наверное есть какие-нибудь специальные составы, которые не повредят бумагу и изображение на ней. Может быть у химиков стоит спросить.
— А если художникам отдать? — Иван вертел снимок так и сяк, словно пытался заглянуть под белую полосу и разглядеть под ней все, что скрыто. — Могут же они попробовать восстановить недостающую часть, ориентируясь на то, что все-таки видно?
— Интересная мысль, — кивнул я. — И у меня, кстати, есть знакомый художник. Напомни мне…
— Погодите, — сказал Али и, протянув руку, решительно забрал фото. — А кто вообще наносил эту белую краску?
Вопрос, если честно, поставил меня в тупик. Дело в том, что эта фотография была из семейного архива предков Ивана по отцовской линии. А я брат его мамы. То есть мы породнились сравнительно недавно, всего 15 лет назад. И то, что происходило в их семье в 70-х годах, было для меня, что называется, terra incognita.
— Честно говоря, не знаю. Скорее всего, дед Ивана.
— Так может его спросить, какую краску он использовал? Чтобы подобрать растворитель.
— Невозможно, — вздохнул я. — Он погиб в Афганистане в первый год войны. Как раз во время Олимпиады похоронка пришла.
— Во время Олимпиады? — поразился Иван. — Ты мне ничего такого не рассказывал.
— Я и сам знаю мало. Известно только, что он был военным врачом. Хирургом. Город, где был расположен военный госпиталь, захватили талибы. Раненых не успели вывезти, а твой, Иван, дед отказался уезжать, бросив их на произвол судьбы. В общем, они все там погибли.
Я замолчал и, заметив как у Ивана задрожали губы, поспешно отвел взгляд.
— Мне кажется, проблему можно решить, — произнес в тишине Али. И этим как бы вернул нас к реальности. — Если краску наносил военный врач, то есть человек аккуратный и знающий цену необратимым поступкам, то вряд ли он использовал масляную краску. Тем более, что она долго сохнет. А если это не масло, то, скорее всего…
— Гуашь! — крикнул Ванька, вспыхивая энтузиазмом. — Непрозрачная, сохнет быстро и главное — смывается водой!
— Точно!
— Воды! — заорал Иван, кидаясь на кухню. Я едва успел перехватить его и отобрать фото, чтобы он в экстазе не надумал сунуть снимок под кран.
— Нужен ватный тампон, — сказал я, принимая у племянника полный (с горкой!) стакан воды и осторожно устанавливая его на край стола подальше от фотографии. — И пусть это сделает Али. Во-первых, идея принадлежит ему, а во-вторых, здесь нужна твердая рука и спокойствие.
Иван был так поглощен открывшейся возможностью, что и не подумал возражать.
Мгновенно из спичек и ватных шариков были изготовлены тампоны, и порозовевший от волнения реставратор осторожно тронул влажной ваткой край белой полосы.
Краска поплыла!
— Есть! — заорал Иван. — Работает!
— Тихо ты, — сказал Али, чуть отстраняясь, чтобы Иван не орал в ухо.
Это было настоящее чудо. Сплошная и непроницаемая белая пелена, которая почти три десятилетия скрывала под собой изображение, истончалась и таяла, открывая…
Честное слово, я даже не припомню, когда в последний раз так волновался.