Код одиночества
Шрифт:
Прежняя беззаботная атмосфера сплоченности и веселья исчезла, вдруг в одночасье уступив место наушничеству, ябедничеству и страху. Боялись и учителя, выполнявшие приказания Крысы, боялись ученики, боялась даже сама директриса. Варя никак не могла понять, чем объясняется такая страшная перемена. Она даже вместе с несколькими воспитанниками решила написать послание товарищу Сталину, в Кремль, чтобы попросить его заступиться за Виктора Тихоновича и Лилию Демьяновну. Но еще до того, как был готов черновик письма, Крыса обо всем пронюхала (не иначе как через своих верных шпионов, которыми заправляла Тоська) и, вызвав к себе Варю, долго кричала, отчитывая ее, а затем отправила в карцер (при
Девочка провела там несколько дней. Хуже всего было то, что Тоська постоянно вертелась около двери, открывала зарешеченное окошко и, заглядывая в карцер, говорила гадости, насмехалась и спрашивала, не опоздает ли Варя на занятия драмкружка или в тюрьму, чтобы передать посылку Лилии Демьяновне.
Если раньше Варя получала высокие оценки и учителя ее любили, то с приходом к власти Крысы все изменилось: преподаватели принялись шпынять ее, или, в лучшем случае, делали вид, что не замечают ее успехов. Варя не сомневалась, что все происходит по прямому распоряжению Нины Вениаминовны. Зато новой «звездой» интерната стала Тоська, к своим семнадцати годам превратившаяся в высоченную жилистую девицу с покатым лбом, покрытым прыщами, волосатыми ногами и вечным запахом пота. Тоська во всем поддакивала Нине Вениаминовне, стучала ей как на учеников, так и на учителей, мечтала о том, чтобы поступить в педагогическое училище, а затем вернуться в интернат и со временем унаследовать пост директрисы. Варя не сомневалась, что так оно и будет, и сочувствовала тем детям, что будут страдать под игом директрисы Тоськи.
Варе приходилось едва ли не каждую неделю бывать по паре дней в карцере: то выяснялось, что она нагрубила учителю, то нарушила распорядок дня, то в столовой во время ее дежурства неправильно накрыли столы. Варя оказывалась виноватой во всем. Она теперь и представить себе не могла, что ей предстоит еще около четырех лет пробыть в интернате – девочка считала каждый день, надеясь, что вот-вот придет избавление, и одновременно понимая: чуда не произойдет.
Как-то она отбывала в карцере очередной «срок» за провинность, навешенную на нее Тоськой: та сказала директрисе, что Варя обидно отозвалась о ней. Собственно, это было совершеннейшей правдой – девочка позволила себе прилюдно назвать Нину Вениаминовну Крысой. В результате – неделя карцера. Варя, лежавшая на жесткой кровати, вспоминала прежние времена и в особенности занятия в драмкружке. Как бы ей хотелось, чтобы в школе-интернате появилась учительница, подобная Лилии Демьяновне! Сейчас же любая инициатива жестоко каралась, от всех требовалось одно – следовать инструкциям наркомата и воле директрисы.
Девочка услышала в коридоре топот и голоса и поняла: произошло что-то из ряда вон выходящее. Внезапно металлическая дверь карцера заскрипела, показалась физиономия одного из учителей.
– Варя, ты свободна! – сказал он.
– Но я не все еще отсидела, – сказала удивленно девочка. Что будет, если Крыса узнает об этом? Ее снова накажут.
– Так велела Нина Вениаминовна, – ответил учитель. – У нас в школе сегодня важные гости, поэтому карцер велено очистить, чтобы не создавать плохого впечатления. А три оставшихся дня отсидишь позднее.
«Почему три? Я не досидела всего один», – подумала Варя. Но вопрос задать не успела – учитель в спешке развернулся, и девочка зашагала вслед за ним по коридору.
Крыса приказала сделать внеочередное построение – видимо, для того, чтобы приветствовать важного гостя и произвести на него должное впечатление. В школу-интернат, считавшуюся образцовой, время от времени приезжали именитые посетители из близлежащего Ленинграда или даже из Москвы. Один из таких визитов ожидался и сейчас.
Крыса – в темно-синем костюме, со значком депутата Верховного Совета на лацкане (недавно она была удостоена такой чести как единогласно выдвинутая педагогическим коллективом) – стояла под флагштоком, на котором развевалось алое советское знамя. Трещали барабаны, пионеры печатали шаг. Во двор школы въехало несколько автомобилей. Вера осторожно спросила у соседки:
– А кто нас навещает?
– Да какой-то режиссер, – ответила та, пожимая плечами. – Райх, что ли. Никогда о нем не слышала!
В тот момент дверца одного из автомобилей распахнулась, и вышел полный мужчина в светлом чесучовом костюме. Варя в волнении узнала в нем того самого Генриха Олеговича Райха, одного из самых известных советских режиссеров. Его фильмы часто показывали в школьном кинотеатре, и Варя знала каждую сцену наизусть. Но кто бы мог подумать, что режиссер Райх посетит их интернат!
Генрих Олегович, водрузив на лысую голову фетровую шляпу, подошел к директрисе, которая, сверкая золотыми зубами, подобострастно приветствовала его. Еще бы, ведь Райх недавно был удостоен Сталинской премии за свою историческую ленту о Смутном времени. Товарищ Сталин был верным поклонником таланта Райха и недавно принял режиссера в Кремле, где наградил его орденом Трудового Красного Знамени.
Нина Вениаминовна произнесла ужасно долгую и нудную речь, в которой «товарищ Сталин», «советские идеалы» и «пламенный коммунизм» поминались едва не в каждом предложении. Наконец директриса смолкла и передала эстафету режиссеру. Тот, сдвинув шляпу на затылок, вытер лицо большим клетчатым платком и сказал:
– Фух, ну жарко же у вас!
Послышались отдельные смешки. Крыса свирепо взглянула на учеников, призывая их к порядку. А гость продолжил:
– Ребятки, мне требуется ваша помощь, поэтому, собственно, я и прибыл сюда. Не так давно я удостоился большой чести и имел продолжительную беседу с товарищем Сталиным касательно судьбы советского кинематографа. Иосиф Виссарионович, скажу я вам, потрясающий, тонкий, поистине гениальный знаток этой материи!
Директриса при упоминании имени вождя нервно сглотнула. Ну как же, перед ней стоял человек, говоривший о вожде как о хорошем друге!
– И товарищ Сталин предложил мне чрезвычайно занятную и интересную тему для нового фильма. «Генрих Олегович, – сказал он мне, – а почему бы вам не обратить внимание на такую достойную тему, как наше молодое поколение?»
Райх, войдя в роль, изобразил самого Сталина – он даже заговорил с грузинским акцентом. Нина Вениаминовна побелела и, как показалось Варе, покачнулась. Однако режиссер как ни в чем не бывало продолжил (видимо, он был очень хорошим другом Сталина, раз позволял себе такие вольности):
– И я ему ответил: «Товарищ Сталин, какой вы прозорливый, ведь я именно об этом и думал!» Иосиф Виссарионович похлопал меня по плечу, вот по этому... – Райх было указал на свое правое плечо, потом, подумав, ткнул в левое: – Нет, все же по этому. А потом он добавил: «Генрих Олегович, руководство хорошо вас знает, руководство вас ценит, руководство вам доверяет. Вы должны изобразить судьбу юного пионера, а лучше, юной пионерки, которая вначале скептически относилась к идеалам Октября, возможно, бродяжничала, даже воровала, но потом осознала, что так делать нельзя. Надо показать силу советского духа и на примере подростка». Я за эти слова товарища Сталина чуть не расцеловал – его идея во сто раз была лучше моей!