Код власти
Шрифт:
А на следующий день они добрались до «хижины». Конечно, называть хижиной двухэтажный дом с высокой крышей, увенчанной параболической антенной и ажурной мачтой голоприемника, было глупо, но построен он был из дерева, а крыт вязанками каких-то местных листьев, что, собственно, и наводило на определенные ассоциации. Несколько минут они наблюдали за строением, не выходя на открытое место, затем диверсант сделал разрешающий знак и первым пошел вперед. Отчего он решил, что никакой опасности дом не представляет, было совершенно непонятно.
– Знаешь, я в детстве не любил играть в футбол… – как всегда, неожиданно и непонятно сообщил Данила, внимательно к чему-то присматриваясь. Патрик, недавно получивший новую порцию лекарств, мирно спал в обнимку со своим костыликом, «сгруженный» сержантом прямо у порога.
Девушка пожала плечами. Лично она очень любила эту древнюю игру, сильнее, чем «пирамиду» или стаффбол.
– Тебя, наверное, просто не приглашали, вот ты играть и не любил, – съехидничала она.
Сержант, ясное дело, не обиделся.
– Я вообще не очень люблю командные виды спорта, – сообщил он и зачем-то ковырнул ногтем стенку, пробормотав себе под нос «интересненько».
– Это потому, что ты не умеешь работать в команде. – Лидка не унималась, удивляясь не столько своей неугомонной стервозности, сколько долготерпению парня. Она бы на его месте уже давно матом обложила.
– Ага. – Сержант кивнул и принялся разглядывать кусочек, отщипнутый им от листа дерева, росшего перед домом, – по виду лист казался совершенно таким же, как и те, которыми была накрыта крыша. – Только не «не умею», а «не люблю». Знаешь, есть такая хорошая старинная поговорка: «Хочешь, чтобы было сделано хорошо, – сделай это сам».
– А как же ты тогда со своими бойцами? За всех все делал? Или за каждым проверял?
– Так они все точно такие же, как я, – спокойно пояснил Данила. – Очень такие самостоятельные одиночки, в диверсанты других не берут.
– А во что ты играл в детстве, если не в футбол?
– По помойкам лазил, по стройкам заброшенным, поджигать чего-нибудь любил, – охотно ответил сержант и пошел в дом, благо дверь оказалась незапертой. Лидка, озадаченная, отстала, так и не выяснив для себя, шутил ли он или говорил серьезно.
Позже, когда они уже устроились в доме, оказавшемся довольно просторным, на четыре комнаты, с двумя коридорами и кухней-столовой, Баков задумчиво протянул:
– А вот интересно, зачем одному человеку такой дом? Да еще посреди леса?
– Почему одному? – не поняла Лидка.
– А потому, что здесь жил один человек. Мужчина. Холостяк. Возрастом около тридцати – тридцати пяти лет. Профессия его была или связана с частыми отлучками из дому, или это не основное его жилье, что, скорее всего, и есть. Если он, конечно, не отшельник, ловящий кайф от житья в сотнях километрах от ближайшего поселения, во что мне как-то слабо верится. Кстати, относительно недавно он здесь был, но потом ушел. Или его отсюда увели силой.
Девушка, не обнаружившая в доме вообще никаких следов того, что здесь кто-то когда-то жил, озадаченно промолчала.
– Посмотри на посуду, – посоветовал Данила, – на посуду и на технику. Здесь явно жил один человек, потому что посуды в шкафчике как раз на одного. Кухонная техника говорит о том, что он ничего не готовил, в основном пользуясь полуфабрикатами, – стало быть, это, скорее всего, был мужчина, об этом же говорит и цветовое решение интерьера, и дизайн всего дома в целом. А наличие именно такой техники позволяет утверждать, что этому человеку лет тридцать с небольшим. Был бы постарше, пользовался более старой техникой, а помоложе – в доме оказалось бы куда больше сложных аксессуаров и прочих «наворотов». А то, что здесь нет ничего, за что можно зацепиться и определить личность хозяина, вот это действительно странно. Мне кажется, кто-то осознанно и весьма тщательно уничтожал все следы своего пребывания тут, причем не факт, что сам хозяин, и это очень интересно. Кстати, «тарелку» и приемник на крыше видела?
– Угу, и что? У нас будет связь?
– Не-а, – Данила скорбно покачал головой. – Передатчик выведен из строя, и тоже очень старательно. Ты, кстати, в электронике как?
Лидка лишь развела руками.
– Ясно. Ладно, завтра еще покумекаю, можно ли его починить. Если получится, считай, нам крупно повезло, если нет, будем и дальше по лесу вслепую гулять. Да, в подвале я нашел автономный генератор, сейчас попробую запустить, а то надоело всухомятку жрать, – посчитав тему закрытой, сержант неторопливо двинулся к выходу.
– А вода тут есть? – нисколько не сомневаясь, что диверсант знает ответ, спросила Лидка, решившая пока что сготовить обед из найденных в кухне саморазогревающихся полуфабрикатов в вакуумных упаковках.
– Колодец на заднем дворе, можно оттуда взять. Или подожди, пока я запущу генератор и насос, тогда и ходить никуда не придется. Опять же микроволновку вон можно будет использовать.
… – Ты хорошо готовишь, – сообщил Баков часом позже, когда они снова сидели за кухонным столом и с аппетитом ели свежеприготовленный обед. «Хорошо готовит»… Мама постаралась, научила. Где-то сейчас мама? Жива ли? А Роман – ему даже не довелось попробовать, как она умеет готовить, а ведь она так мечтала когда-нибудь стать его женой и готовить ему завтраки, обеды и ужины… Глаза наполнились слезами. Нет, наружу они, конечно же, не пролились – Лидка себя слишком уважала, чтобы реветь перед посторонним человеком, да еще и мужчиной.
– Если б вы, летуны, еще и летали, как готовите… – небрежно брошенная фраза моментально высушила слезы; секунда – и в голову Данилы полетела тарелка, наполненная жареным синтемясом с соевой подливой.
– Почти попала! – довольным тоном сообщил сержант, ловя тарелку в паре сантиметров от лица. – Кстати, скажи спасибо, что я не отклонился, а то бы тебе пришлось еще и уборку делать. Негоже в чужой хате свинячить.
Лидка побледнела и выскочила из-за стола. На фиг, всех на фиг! Она сейчас же сваливает отсюда – все равно куда, только бы не видеть эту рожу. А Патрик-то, Патрик каков, сидит и улыбается. Да никакая у него не контузия, ему, наверное, вообще мозги начисто отшибло! Олигофрен, блин!..
Залетев в ванную, она умылась холодной водой и взглянула на свое отражение в зеркале. Красавица, нечего сказать! Лицо белое, глаза красные, губы синие. Еще и жрать, как никогда, хочется – от злости, что ли? Ну и ладно… Как ни в чем не бывало, она вернулась в столовую, прошла мимо испуганно моргающего Патрика, мимо сержанта (а ведь глаза-то у мерзавца, похоже, смеются!), села на свое место и принялась с завидным аппетитом доедать остывший обед. Непонятно почему, но она впервые после гибели Романа ела с таким аппетитом…