Кодекс Агента. Том 2
Шрифт:
— Танцуют все! — кричит Трубецкой и начинает кружить в завораживающем танце дервиша с двумя бокалами в руках.
Диджей включает восточную мелодию без слов, и мы растворяемся в чарующем ритме. Окружаем Андрея и поддерживаем его в импровизированном хороводе. Постепенно ритм нарастает, в заунывные стоны дудука вплетаются барабаны и электрогитары, и вновь начинается танец в четыре четверти.
Движения наших тел синхронизируются с музыкальным ритмом, и становятся все более необузданными. Бокалы в руках пустеют один за другим, их содержимое поднимает градус
Мы пьянеем все больше и больше, наши движения становятся менее отточенными и грациозными. Медленно но верно мы превращаемся в компанию первобытных варваров, которые рвано дергаются под музыку и оглашают пространство громкими воплями.
Когда градус веселья достигает максимума, Цесаревич поднимает руки и громко хлопает в ладоши. Оглушающая музыка стихает, двери распахиваются и в зал вкатывают два огромных бутафорских торта.
Под медленную ритмичную музыку крышки тортов слетают на пол, и из одного выскакивает полуобнаженная девушка, а из другого — полуобнаженный юноша. Практически нагие танцоры спускаются с «тортовых» подмостков и начинают завораживающий эротический танец.
В воздухе разливается возбуждение. Оно искрит подобно шампанскому в бокалах и требует выхода. Танец гостей настолько чувственный и зажигательный, что наши высокородные княжны не выдерживают и присоединяются к юноше и девушке, которые уже полностью избавились от одежды.
Игра света, пульсирующей музыки и чувственных движений создает потрясающую атмосферу. Княжны, обычно держащие себя в строгих рамках общепринятых правил, выплескивают страсть, растворяясь в огненном вихре танца. Они окружают обнаженного стриптизера и начинают сбрасывать с себя одежду.
Возбуждение пронизывает пространство и наши тела. Глядя на девчонок, мы какое это время не знаем, что делать. Ситуацию спасает Воронцова. Она бросается к братьям Юсуповым и начинает их раздевать. Нарышкина кошачьей походкой приближается к Царевичу и делает то же самое. Романова вожделенно смотрит мне в глаза, и я направляюсь к ней, как кролик, загипнотизированный удавом.
Мы сбрасываем остатки одежды и с головой погружаемся в новые ощущения. Танец становится символом освобождения и необузданной страсти. Случайные и не очень касания тел распаляют воображение, и нас захлестывает вожделение. Я смотрю в глаза Наталье Романовой, и не могу скрыть накатывающего на меня возбуждения.
Через некоторое время я замечаю, что все еще одетые Апраксин и Трубецкой удивленно наблюдают за нами, словно за папуасами, пляшущими вокруг костра. Парни либо недостаточно выпили, либо недостаточно раскрепощены.
Хватаю за руки Нарышкину и Воронцову, мы бросаемся к Андрею, и девушки сразу приступают к делу. Звонко смеясь, они начинают его раздевать. Он пытается сопротивляться, а затем покоряется неизбежности. На меня Трубецкой смотрит, как охотник на волка.
— Говорил тебе, что надо учиться управлять своими чувствами, а не покоряться инстинктам, — кричит он мне прямо в ухо, притянув за шею. — Мы сейчас
— Не будь занудой! — громко отвечаю я и мягко отталкиваю Андрея.
Он укоризненно поднимает бровь и щурит глаза, словно предостерегая меня от последствий нашего поведения, а я со смехом стаскиваю с него пиджак и тяну на танцпол.
Танец страсти перешел в откровенную и возбуждающую игру. Мы окружаем Андрея и всячески провоцируем на погружение в пучину чувственного разврата. Хмурое выражение его лица становится элементом спектакля, где каждый следующий акт вызывает приступы смеха и безудержного веселья.
Я бросаюсь к ближайшему столику, хватаю пару бокалов, в два прыжка оказываюсь рядом с Трубецким и буквально заливаю шампанское ему в рот. Он пытается уклониться от неизбежного, но в бой вступает тяжелая артиллерия: девочки начинают ластиться к нему, словно кошки. Мгновение сопротивления, мгновение неопределенности, и, наконец, победа: Андрей сдается и, смеясь, вступает в игру.
Наша тесная компания настолько увлечена собой, что мы не замечаем, как приглашенные танцоры и слуги тактично исчезают, оставляя нас в привычном кругу общения.
— Продолжаем у меня! — предлагает Цесаревич, перекрикивая музыку.
Мы смеющейся и улюлюкающей толпой несемся по коридору, распахиваем высокие резные двери и забегаем в царские апартаменты. Романов включает медленную расслабляющую музыку, и танцы превращаются в ритуал взаимного соблазнения.
— Меняемся партнерами каждую песню! — кричит пьяная Нарышкина. — Без поцелуев и секса!
— За нарушение правил сжигаю без предупреждения! — то ли в шутку, то ли всерьез добавляет Цесаревич, и его радужки на мгновение вспыхивают.
Мы пьем шампанское, танцуем, лаская тела и кожу друг друга, несем какую-то ерунду и пьянеем все больше. Перед моими глазами поочередно сменяются лица Нарышкиной, Воронцовой и Романовой, их нежные руки обвивают меня, и я тону в вязком безвременье ленивого возбуждения.
Прижавшись ко мне сзади, Наталья касается губами моей шеи, а ее руки блуждают по моему торсу. Я обвожу пьяным взглядом качающуюся гостиную и вижу танцующих братьев Юсуповых, донельзя возбужденного Андрея, которого откровенно ласкает Воронцова, и Алексея, слившегося в страстных объятиях с Нарышкиной.
Апраксина с нами нет, а все остальные разбились в соответствии со сложившимися предпочтениями. На чужие страсти мне совершенно наплевать, и даже будучи возбужденным, я жалею, что с нами нет Ольги.
Андрей скользит пьяным взглядом по моему лицу, но несмотря на выпитое шампанское замечает накатившую на меня печаль.
— Мы его теряем! — кричит он, указывая на меня рукой, и Нарышкина с Воронцовой бросаются ко мне, словно фурии.
Меня ласкают нежные девичьи руки, и наш импровизированный танец продолжается. Мы погружаемся в пучину разврата, но я убеждаю себя, что выполняю задание Великого Князя Шувалова и внедряюсь в среду аристо в буквальном смысле слова.