Кодекс чести Вустеров
Шрифт:
Я умолк, чуть не захлебнувшись обуревавшими меня чувствами. По правде говоря, я даже дышал с трудом.
– Мне кажется, вы несправедливы к мистеру Пинкеру, сэр.
– Что?
– Я уверен, джентльмен находится под впечатлением, что вы согласились ему помочь исключительно по доброте душевной, чтобы выручить из беды старого друга.
– Думаешь, она ничего не сказала ему о записной книжке Гусика?
– Я в этом убеждён, сэр. Я пришёл к данному выводу, наблюдая за поведением мисс Бинг.
– А я ничего такого в её поведении не заметил.
– Когда вы собирались упомянуть
– Прах побери, Дживз! По-моему, ты прав.
Я попытался вспомнить сцену, о которой говорил Дживз. К гадалке не ходи, сметливый малый в очередной раз попал в самую точку. Стефи, хоть и принадлежала к числу девиц, сочетавших упрямство армейского мула с ледяным insouciance замороженной рыбы, разнервничалась как чёрт-те что, когда я начал объяснять Свинке причину моего пребывания в её спальне. К тому же она постаралась как можно скорее от него избавиться, действуя так же неуклюже, как неказистый вышибала в баре, выставляющий за дверь пьяного громилу.
– Ну и дела!
– воскликнул я, с уважением посмотрев на Дживза.
Со стороны балкона донесся приглушённый звук падения чего-то тяжёлого, и через несколько секунд в комнату вошла Стефи.
– Гарольд свалился с лестницы, - весело сообщила она.
– Ну, Берти, надеюсь ты всё уяснил? Этой ночью тебе придётся попотеть.
Я достал сигарету и не торопясь закурил.
– Минутку, - сказал я.
– Не спеши. Осади коней, юная леди.
Сами понимаете, я говорил с такой уверенностью, что Стефи прямо-таки опешила. Она моргнула и вопросительно на меня посмотрела, а я глубоко затянулся и небрежно выпустил дым из ноздрей.
Если помните, в рассказе о моих и Огастеса Финк-Ноттля приключениях в Бринкли-корте, я упоминал, что читал в каком-то историческом романе об одном типе, - то ли он был вождём краснокожих, то ли итальянским мафиози, - который, желая поставить на место зарвавшегося собеседника, лениво опускал веки и стряхивал пылинку с безупречных кружевных манжет. Если память мне не изменяет, я также говорил, что добился потрясающих результатов, в точности копируя этого типа. Именно так я сейчас и поступил.
– Стефи, - сказал я, лениво опустив веки и стряхивая пылинку с безупречно белого манжета, - я попросил бы тебя вернуть мне записную книжку.
Её недоумение усилилось. Ежу было ясно, Стефи пребывала в полной растерянности. Она не сомневалась, что Бертрам находится у неё под каблуком, а он вдруг взбрыкнул как разгорячившийся двухлетка и пустился вскачь.
– Что ты имеешь в виду?
Я опустил веки ленивее прежнего.
– Смею предположить, - ответил я, продолжая небрежно стряхивать пылинки, я выразился весьма понятно.
– Мне нужна записная книжка Гусика, причём немедленно и без лишних слов.
Она поджала губы.
– Получишь её завтра: если Гарольд доложит мне, что ты был паинькой.
– Я получу её сейчас.
– Ха, и ещё раз ха.
– Твои хаханьки волнуют меня как прошлогодний снег. Повторяю, я получу её сейчас. А если нет, я пойду к старине
– Что ты ему выложишь?
– Я всё ему выложу. Не сомневаюсь, он находится под впечатлением, что я согласился ему помочь исключительно по доброте душевной, чтобы выручить из беды старого друга. Убеждён, о записной книжке Гусика ты и словом не обмолвилась. Я пришёл к данному выводу, наблюдая за твоим поведением. Когда я собирался упомянуть о записной книжке, ты смутилась. Ты сразу заговорила на другую тему, испугавшись, что Свинка начнёт расспрашивать, о чём идёт речь, и, узнав факты, заставит тебя поменять решение.
Её глаза блеснули, и я понял, что Дживз был прав на все сто.
– Глупости, - сказала она, но явно неуверенно и с дрожью в гол.
– Да? Ну, тогда я пошёл. Поговорю со Свинкой.
Я сделал несколько шагов в сторону двери, и, как и ожидалось, она умоляюще меня окликнула.
– Нет, Берти! Не ходи!
Я вернулся.
– Ах вот как! Значит, ты признаешь, что Свинка ничего не знает о: потрясающее словечко, которое употребила тётя Делия, разговаривая о сэре Уаткине Бассете, пришло мне на ум, - :твоей гнусности?
– Не понимаю, почему гнусности.
– Зато я понимаю. И Свинка тоже поймёт, когда изложу ему суть дела, потому что из нашего викария высокие моральные принципы так и сыплются.
– Я вновь сделал ш. к двери.
– Ладно, мне пора.
– Берти, подожди!
– Ну?
– Берти, миленький:
– Я тебе не миленький. Тоже мне, нашла миленького! Никакие миленькие тебе не помогут. Поезд ушёл.
– Но, Берти, миленький, я должна тебе всё объяснить. Конечно, я не посмела рассказать Гарольду о записной книжке. Он закатил бы мне жуткий скандал, обвинил бы во всех смертных грехах, да я и сама понимаю, что сыграла с тобой злую шутку. Но что мне оставалось делать? Разве был другой способ заручиться твоей помощью?
– Можешь не сомневаться, не было.
– Но ведь ты нам поможешь, правда?
– Даже не надейся.
– Я так на тебя рассчитывала:
– Само собой, но твои расчёты не оправдались.
Должен заметить, что где-то после второй или третьей фразы нашего диалога её глаза начали увлажняться, губы задрожали, и так называемая жемчужная слеза воровато поползла по щеке, постепенно превращаясь в ручеёк, который, в свою очередь, превратился в бурную реку, как бывает, когда прорвёт плотину. Вкратце сообщив мне, что лучше бы она умерла, и что я буду выглядеть как последний болван, когда, глядя на её хладный труп, неожиданно пойму, что она сыграла в ящик из-за моей бесчеловечности, девица бросилась на кровать и начала сопеть и хлюпать носом.
Совсем недавно Стефи уже демонстрировала своё умение рыдать взахлёб, и, если помните, это выбило меня из колеи. Честно признаться, сейчас я тоже почувствовал себя неуютно и принялся нервно теребить галстук. Кажется, я уже упоминал, что женская печаль действует на Вустера определённым образом.
– Хлюп, - не унималась девица.
– Но, Стефи: - сказал я.
– Хлюп: хлюп:
– Но, Стефи, старушка, подумай хорошенько. Будь умницей. Не можешь же ты всерьёз рассчитывать, что я стащу для тебя кувшинчик?