Кое-что о кошках
Шрифт:
Кошка тихо мяукнула и потерлась головой о ногу.
Я затаил дыхание, боясь шелохнуться. Главное, непрозевать момент прыжка. Может, и удастся увернуться.
Медленно, очень медленно я прикрыл левой рукою горло.
Кошка присела и явно приготовилась прыгнуть.
Я напрягся, ожидая молниеносный бросок. Голова кружйлась. Все тело покрылось холодной испариной.
Лишь бы не прозевать.
Кошка прыгнула неожиданно плавно и невысоко. На колени.
"Растягивает удовольствие, стерва", - мелъкнула мысль.
Нервы мои сдали. Я резко сбросил кошку с колен, метнулся в сторону.
Но ответный бросок... не последовал!
Сбитая с колен кошка вякнула, ударившись о противоположную стену, упала на пол, вскочила на ноги, испуганно вытаращила глаза, выгнулась дугой, фыркнула ю выскочил а в приоткрытую дверь.
Я обессиленно откинулся спиной на стену. Все тело колотил озноб. Кровь бешено билась в ушах. Я ничего не понимал. Что в самом-то деле произошло? Почему она убежала? Почему не повторила прыжок и не прикончила меня? Что ей стоило расправиться с безоружным человеком? И почему она вообще так странно себя вела: терлась о ногу, мяукала? Она должна была подкрасться незаметно и напасть неожиданно. Страшнее кошки врага у человека нет. Уж кто-кто, а я знал это не со слов.
Нет, здесь что-то нечисто!
Дверь распахнулась на всю ширину, и в комнату вошел старый, сгорбленный мужчина в белом халате.
– Доброе утро, - сказал он по-английски.
– Хелло!
– прохрипел я, с трудом сдерживая дрожь во всем теле. Боль снова вернулась в суставы и грудную клетку.
– Я. подумал, что-то случилось, - проговорил мужчина неуверенно. Кошка вылетела из палаты, как угорелая.
Я нервно засмеялся и закашлялся от смеха и боли.
Огонь в легких разгорелся с дикой силой.
– Случилось, - прохрипел я на английском языке, наконец справившись с кашлем.
– Эта тварь не сочла нужным меня прикончить.
– Ценю юмор, - сказал доктор с усмешкой и присел на стул.
– Даже черный. Если человек шутит, дело не так уж и плохо.
"Ну вот, в юмористы записали", - горько подумал, я.
– Русский?
– спросил доктор, прослушивая меня какими-то допотопными приборами.
– Русский, - ответил я.
Говорить мне было чертовски трудно.
– Как зовут?
– Никита Иванов.
– Не повезло тебе, парень, - прошептал врач.
– Хозяева пещер ненавидят евреев, негров, русских и коммунистов.
– А вы?
– Мое имя Майкл Москун. Я сам пленник.
– Не понял. Объясните.
– Можно и объяснить. Ты что-нибудь о "Храме народов" слышал?
– Кое-что.
– В начале века организация "Храм народов" зафрахтовала несколько космических кораблей и переселила на Марс всех своих членов. Я - один из них: Здесь мы построили поселок и создали коммуну.
– Но ведь Нью-Джонстаун погиб. .
– Да. Поселок погиб. Но многие жители его уцелели. К тому времени мы уже завершали приспособление карстовых пещер под постоянное жилье. Загерметизирoвали их, построили тамбуры, смонтировали установки, вырабатывающие кислород, соорудили теплицы, животноводческие фермы. Короче, создали вполне нормальные условия для жизни. В момент ракетного удара по поселку сотни коммунаров работали в пещерах. Они не пострадали. Мне удалось выходить и нескольких раненых, доставленных из поселка после нападения.
– Ничего не понимаю, - пробормотал я.
– Что аа метаморфозы: коммуна и вдруг... портрет Адольфа.
– Прежде на том месте висел портрет творца "Храма народов" Джима Джонса. Фашистские ублюдки сожгли его и повесили портрет своего идола.
– Но откуда они взялись? Как попали сюда? Майкл Москун тяжело вздохнул.
– Экипаж корабля, напавшего на Нью-Джонстаун, не погиб. Верно, корабль разбился. Нам удалось подбить его. Но экипаж успел высадиться на шлюпках. Коварством и хитростью неонацисты проникли в пещеры, овладели ими, истребили почти всех мужчин и стариков. Из наших женщин они выбрали себе в жены белых. Наших детей превратили в рабов. Теперь здесь две касты: избранные и мы, рабочий скот. Избранные - это захватчики и их отпрыски. Рабочий скот - это оставшиеся в живых коммунары и их несчастные дети.
– Почему захватчики не убили лично вас, Майкл?
– Меня они долго истязали, но оставили все же в живых. У них не оказалось своего врача.
– Стоило ли ради всего этого удирать на Марс? Могли бы создать коммуну и на Земле, - сказал я, вздохнув.
– Создавали, - горько усмехнулся врач.
– Наши предки. В Гайане. В семидесятых годах прошлого века. Тогда жив еще был святой Джим Джонс. Коммуна называлась Джонстаун.
– И что?
– Скверно вы, молодой человек, историю знаете.
– Землянам сейчас не до истории. Что же произошло с Джонстауном в Гайане?
– Коммуну уничтожили наемники ЦРУ.
– Так, понятно. На Марсе почти все повторилось. Майкл, скажите...
Я не успел договорить.
В коридоре послышались шаги, дверь резко распахнулась, и в комнату ввалились трое детин в эсэсовской форме. Один из них - в офицерском мундире - резко обратился к Майклу Москуну:
– Ожил красный?
– Да, - тихо ответил врач.
– Прекрасно. Будет кого казнить.
Повернувшись ко мне, эсэсовец грубо cпросил:
– Одевайся, комми. Тебя желает видеть наш фюрер.
– Но ему нельзя еще ходить, - возразил Майкл.
– Утащим за ноги, если понадобится, - заржал фашист.
– Позвольте, хоть укол поставлю. Обезболивающий, - взмолился врач.
– Ставь, только быстрее.
Майкл Москун вколол мне какой-то наркотик, достал из тумбочки кувшин с водой, тазик и полотенце, помог умыться и переодеться.
Минут десять меня вели по каким-то узким слабоосвещенным коридорам и лестницам. Ни одна живая душа при этом не повстречалась.