Кофе со вкусом тревоги
Шрифт:
Мне очень хотелось с ней поговорить. И я рассказала Марине все, о чем раньше знал только Олег или вообще никто. Про кофе. Про Андрея Петровича. Про Диану с Никиткой, которые, конечно, никакие не Диана с Никиткой, но это неважно. О том, что я вспоминала Мишу и тосковала о тех временах.
Пришла Алиса с подносом. Я замолчала. Марина кивнула ей в знак благодарности.
– Желаете что-то еще? – спросила Алиса без улыбки.
– Спасибо, нет. Может, позже, – ответила Марина.
Я дождалась, пока официантка отойдет подальше и задала Марине вопрос, который мучил меня
– Марин, как ты думаешь, это я с жиру бешусь?
– Лена, это очень грубо. Не надо так о себе.
– Я не буду. Но у тебя-то точно таких проблем нет. Ты же постоянно занята в своем институте, исследуешь чего-то. Тебе некогда думать о всякой ерунде. Нет, у меня все это точно от безделья.
Марина не любит рассказывать о своей работе. Я знаю только, что она исследует вирусы и придумывает способы лечения от них. Раньше я спрашивала, что именно она делает в своем институте – мне и вправду было интересно – но Марина говорила, что ей нельзя особо распространяться о своей деятельности, да и мне все равно будет непонятно. Но одно я знаю наверняка: Марина готова жертвовать отдыхом, личной жизнью и всем остальным ради своих исследований.
– Разумное зерно в твоих словах есть, – Марина взяла меня за руку. – Но не нужно так себя ругать. Может, начнешь вести больше уроков? Ты же любишь танцевать.
От тепла ладони Марины мне и самой стало тепло. Она словно делилась со мной своей энергией, жизнелюбием, любовью. Главное – любовью. Наверное, никто в целом мире не любит меня так, как Марина. Даже Олег.
– Танцевать люблю, а вот учить других танцевать, как выяснилось, нет, – я отхлебнула свой горячий шоколад. Вкусно. – Хочу заняться чем-то другим. И быть полезной людям. Может, в волонтеры пойти?
– Если все не сведется к тому, что ты будешь просто перечислять деньги в благотворительные фонды – почему нет?
– Не буду. То есть, и деньги тоже, это не помешает. Но в первую очередь буду помогать лично. Наверное, детям из детских домов. Как думаешь?
– Думаю, это отличная идея, – Марина с сожалением заглянула в свою опустевшую чашку и поставила ее на стол. – Только я бы на твоем месте начала с малого.
– Например?
– Ты говорила про соседей. Женщину с ребенком. Почему бы не познакомиться с ними? Тебе в любом случае будет полезно. Может, некоторые иллюзии развеются.
– Что ты имеешь в виду? – я напряглась. Мне показалось, что Марина хочет сказать мне что-то неприятное.
– Лен, ты не обижайся, – Марина крепче сжала мою ладонь. – Ты так хочешь иметь своего ребенка, что уже несколько зациклилась на детях. Повозишься с чужим маленьким ребенком и увидишь, что это в первую очередь тяжело. И только потом – радостно. И то не факт.
Марина зябко передернула плечами. Я подумала, что она вспоминает свое детство. Хотя своих детей у Марины не было, но о детях она знала куда больше меня. Марина выросла в семье, балансировавшей на грани между бедностью и нищетой. Отец семейства бесследно исчез, когда Марина пошла в школу, а трое младших детей еще не умели самостоятельно завязывать шнурки. Мать Марины хваталась за любую работу, чтобы худо-бедно прокормить детей. Ситуация осложнялась тем, что никакого образования у многодетной матери не было – она вышла замуж и забеременела, едва окончив школу – и она могла рассчитывать только на низкоквалифицированные и плохо оплачиваемые должности.
Младшие дети бесконечно болели, из-за чего места в детском саду не спасали. Заботу о сестрах взяла на себя Марина. В семье были одни девочки и, со слов Марины, особо участливые люди не раз сообщали Марининой маме, что вот поэтому-то муж от нее и ушел. Отчаялся дождаться наследника: четыре попытки и сплошной брак. Присутствие брака в лице Марины и ее сестер при этих разговорах участливых людей ничуть не смущало.
Я не знакома ни с мамой Марины, ни с ее сестрами. Знаю только, что она почти не общается с семьей. Возможно, переобщалась в детстве и юности.
Мне хотелось сказать что-то такое, чтобы хоть чуть-чуть облегчить боль подруги. Но я боялась даже касаться этой темы – любые вопросы о семье Марина воспринимала очень болезненно. Замыкалась в себе, могла даже нагрубить.
Отчасти чтобы отвлечь Марину от тягостных воспоминаний, но в основном из-за того, что меня это действительно беспокоило, я сказала:
– Я не рассказала тебе еще кое-что. Это или глупость, или я схожу с ума. Сегодня я отчетливо слышала стук со второго этажа. Но в доме никого, кроме меня, не было.
Марина выслушала мой сбивчивый рассказ и нахмурилась.
– Ты уверена, что тебе не показалось?
– Уверена. То есть уже, наверное, нет. Да нет. Правда, кто-то стучал!
– Но при этом никого в доме не было?
– Нет, – жалобно сказала я, понимая, как глупо звучат мои слова.
Марина не стала уличать меня в непоследовательности, хотя наверняка ее заметила. Вместо этого она предложила:
– Давай я поеду с тобой, как освобожусь? Я сегодня рано заканчиваю, через пару часов буду свободна.
– Здорово! – я не то чтобы боялась возвращаться домой, но понимала, что с Мариной мне будет спокойнее.
– Будешь ждать здесь? – спросила Марина, извлекая кошелек из сумочки, похожей на изящный мешочек. Сумка была серой, чуть темнее Марининого платья. Я в который раз залюбовалась своей эффектной подругой.
– Нет, пойду куда-нибудь еще, – я тоже открыла свою сумку – безлико-черную – и стала перебирать лежащий в ней хлам. Пока искала кошелек, поняла, что в сумке нет телефона. Неужели потеряла?
К столику подошла Алиса. Она не смотрела на меня, но мне показалось, что глаза у девушки покраснели. Я вспомнила, какой была впечатлительной в возрасте Алисы, и как любое неосторожно сказанное слово могло довести меня до слез.
Я подождала, пока Марина рассчитается. Алиса ушла.
– Вернусь на работу, – сказала я и достала из кошелька купюру, в два раза превышающую размер нашего счета, намереваясь оставить ее Алисе на чай.
– Убери, – поморщилась Марина. – Деньги – не всегда лучший способ извиниться. Или не единственный. Зачем тебе возвращаться на работу? Хочешь сразу заявление на увольнение написать? Я бы на твоем месте не рубила с плеча.