Кофейный роман
Шрифт:
— Ника, ты проиграешь.
— Тебе, Закревский, тоже не участвовать в Лиге Чемпионов, — усмехнулась она и вышла.
Он медленно сел на постели, внимательно рассматривая закрытую дверь, и потянулся к брюкам, валявшимся на полу. Пачка сигарет была найдена в одном кармане, зажигалка в другом. Потом передумал, бросил на тумбочку. В висках все еще многократным эхом отдавался ее голос.
11
Ника медленно шла по коридору и не понимала, от чего щиплет глаза. В горле до боли давил гадкий, мерзкий ком. Криво усмехнулась — так давно не плакала, что,
А если вернуться? Может быть, что-то забыла… Ника повернулась и сделала пару шагов обратно к номеру. Что забыла, идиотка? Да и стоит ли?.. Снова развернулась на сто восемьдесят градусов.
— Не будь дурой! — проворчала она. Подошла к лифту, но и здесь изменила траекторию своего пути и стала все так же медленно спускаться по лестнице.
Каргина, если и не блистала умом, никогда не была безнадежна. Жила ли она в своей Тмутаракани, подрабатывала ночной продавщицей в магазине, шла замуж или гуляла обезумевшей кошкой. Заявляя свои права на имущество, она прекрасно понимала, что ничего и никогда не добьется от мужа. Ей никогда не тягаться с Каргиным, а ее Марии Витальевне — с конторой Вересова. Да и не хотела Ника ничего. Ей было важно трепать Виктору нервы — так долго, как будет получаться. Тянуть процесс до последнего. Бесить его, выводить из себя, видеть, как он исходит злостью и еле сдерживает ярость. Уж в зале суда он ее точно не тронет. И это тоже будет его раздражать.
А потом ее глупая судьба подшутила над ней и явила Закревского. Ника думала — всё лишь для затягивания времени. Но совершенно неожиданно для себя увязла в нем. Вся, целиком. В ее короткой нелепой жизни впервые появился человек, который стал для нее важнее всего. Теперь она жила лишь короткими вспышками — рядом с ним, когда видела его глаза или чувствовала его руки. И задыхалась в ожидании новой встречи. Боясь признаться в этом даже себе. Признаться, что влюбилась в человека, который помогает мужу развешивать ее грязное белье на всеобщее обозрение, сопровождая красочными описаниями. Вероника поморщилась, вспомнив фотографии, которые Каргин предъявлял в суде.
С каждым шагом по мягкому ковролину гостиничного коридора Ника вытравливала из себя желание вернуться в номер. Но снова развернулась, взбежала на несколько ступенек вверх и замерла. Опустилась на пол, прижала пылающий лоб к холодному мрамору стены, который не остужал, а нагревался сам от ее кожи. Какие, к черту, встречи? Два кролика, удовлетворяющих основной инстинкт. Неплохо, надо признать, удовлетворяющих. Да и она превзошла саму себя в диком желании доказать утверждение Каргина, что она — последняя шлюха с окружной.
Потому каждый раз она заставляла себя, как ни в чем не бывало, подниматься с кровати, идти в душ, уходить, с усмешкой закрывая дверь. Задержаться не смела — для нее это было равнозначно предъявлению обязательств. Обязательств к шлюхе.
Чем, собственно, она отличается? Мечтала о красивой жизни? Получила в полном объеме!
Каргин оказался не самым примерным мужем, но в чем-то даже терпимым. Он честно платил цену, за которую она продалась. Одевал, обувал, оплачивал университет, позволил не работать. А кто без греха? Погуливал — боялся стареть, доказывая себе и всем вокруг, что еще силен. Распускал руки — сама виновата, была непослушной. Не хотел детей…
У Виктора Анатольевича было своих трое.
После первого аборта, который он заставил ее сделать, Каргин устроил Нику в отдельной палате, проведывал по два раза в день, килограммами носил фрукты, звонил пожелать спокойной ночи. Как и в прошлый раз, когда особенно не рассчитал силу, и залечивания побоев в домашних условиях оказалось недостаточно. Она обижалась, потом утешала себя тем, что еще успеет родить ребенка, и постаралась забыть. Забывать становилось привычным. Но однажды кто-то подвернулся на какой-то вечеринке. Подумалось, почему не попробовать, если Каргину можно. Сейчас она не помнила ни имени, ни лица. Помнила лишь, что все случилось быстро, в какой-то тесной комнатенке. И было так гадко, будто она совершила самое страшное предательство.
Мучаясь виной, Ника отчаянно пыталась вернуть влюбленность, которую испытывала к мужу, когда они познакомились. Виктор был старше и опытнее, он стал ее счастливым билетом во взрослую жизнь, к которой она так стремилась. Ведь было же ей с ним интересно! Когда-то они разговаривали. Когда-то он водил ее в театр, а она его на выставки. В память о тех днях она принялась строить их жизнь заново, собирая ее по крупицам. Ника искренне верила, что у нее получается.
Все рухнуло, когда она поняла, что снова беременна. Скандал разразился, когда и Каргин это понял. Она плакала, умоляла. Он кричал. И бил.
А когда привез ее в больницу, в аборте надобности уже не было. Нику подлечили, и сказали, что детей больше не будет. Даже объяснили почему, из чего она мало, что поняла. Да и какое это имело значение? Важна не причина, а следствие.
Вероника Каргина получила индульгенцию на все свои последующие беспорядочные связи.
Она порхала мотыльком среди мужчин. Иногда сообщала мужу и с кривой улыбкой утирала кровь, струящуюся из носа. И неделями тонировала синяки. Могла уйти — но не уходила. Испытывая омерзительное удовлетворение, глядя в его перекошенное лицо — несмотря ни на что ему тоже бывает больно.
Его ответный ход оказался неожиданным — Каргин был не без воображения. Он проиграл Нику в карты. Своему партнеру — тому самому Сашке. Ее за это наказал. Ее же в этом обвинил. Перед всеми.
И перед Славой.
Вероника вздрогнула и, наконец, заплакала. Тихонько всхлипывая и утирая слезы широким рукавом шубы.
К черту Каргина! Она поедет к Самородовой и скажет, что отказывается от всего. Пусть будет счастлив, пусть радуется, что победил. Развестись, забыть о нем, вычеркнуть…
Начать все сначала.
Несколько следующих дней Ника жила как в тумане. Желала одного — чтобы они скорее прошли, бродила из угла в угол квартиры, которую снимала на Оболони.
А в день слушания, после того, как Самородова отзвонилась и сообщила о вынесенном решении, Ника неслась в кофейню с одной мыслью — объяснить Славе, что ничего не хотела от Каргина. Только развод. Все с самого начала было лишь фарсом.
В этот вечер Славы не было.
На следующий день она была в кофейне к обеду. Сидела за его любимым столиком у окна. К концу рабочего дня в офисах на нее уже косились официанты, а она сходила с ума от повторяющихся по радио песен. И даже люди за окном, казалось, ходят одни и те же. Кроме Закревского.