Когда бог был кроликом

Уинман Сара

Я наклонилась и обняла его сзади, поцеловала в затылок.

— Только не бросай меня сейчас, — попросила я.

Я не могла смотреть на него и поскорее ушла в дом. Я ведь понимала какую непосильную ношу сейчас взвалила на него.

Джо не показывался два дня. Наконец он появился — вместе с солнцем, как сказала бы Рыжик, — заглянул на кухню и предложил сделать нам тосты. Мы уже поели, но все равно сказали «да», потому что он явно старался быть любезным. Эти два дня он не брился, и у него уже начала появляться борода. Меня это порадовало, потому что его лицо стало казаться незнакомым, и так мне было легче ненавидеть его.

Мы поели на террасе,

потеплее одевшись, и говорили о том, как замечательно светит солнце и как тепло. Пустой вежливый разговор. Он спросил, чем я занималась.

— Писала.

— Угу, — сказал он и откусил кусок тоста.

Я ждала, что сейчас он добавит что-нибудь язвительное, как-то спровоцирует меня, и долго ждать мне не пришлось.

— Ты, наверное, одна из тех людей, которые пишут, вместо того чтобы жить, так?

— Отвяжись, — попросила я и вежливо улыбнулась, как всегда делала Нэнси.

— Ага, задело!

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, улыбаясь и чувствуя себя одинаково гадко.

— Я иду делать новые полки в коттедже, — вмешался Чарли, — и помощь была бы кстати.

— Хорошо, — кивнул Джо.

Они быстро допили кофе, захватили пилы и ящики с инструментами и по высокой траве пошли к расположенной на краю участка хижине: у них появилась общая задача, которая их объединяла. Я смотрела им вслед и ревновала.

Сев в машину, я поехала в город за продуктами; собиралась найти хорошие стейки, а в итоге купила крабов — заниматься всей этой ерундой не было ни сил, ни желания. Он любил крабов, и я тоже, и холодильник будет полон, так что несколько дней, пока мы не примем решения, о еде можно будет не думать. В Англию он не вернется — в этом мы уже не сомневались. Родителям я еще не сказала. Как я могла им сказать? С ними была Нэнси, и это хорошо. Она будет с ними, когда я им скажу. Нэнси, врачеватель чужой боли. Я изо всех сил вжала тормоз в пол. Их глаза смотрели прямо на меня. Чуть не сбила. Сплю на ходу. С этим надо кончать. Чуть не сбила женщину с ребенком. Она что-то кричала мне, угрожала; ребенок плакал. Я свернула на боковую улочку и стояла там, пока не перестала дрожать. Во что я превратилась?

Они вернулись уже в темноте. Он, казалось, ожил от этой физической работы, от того, что руки помнили, как работать с деревом, от самого ощущения дерева. Они вошли в кухню, пахнущую крабом и чесночным майонезом, как два сообщника после удачного дня, а я была здесь лишней. Они мыли руки и болтали о новых полках и о том, как можно настелить деревянные полы, а я швырнула крабов на газету с такой силой, словно надеялась, что они рассыплются по полу и хоть так прервут эту равнодушную мужскую болтовню. Я поставила на стол две бутылки вина и без сил опустилась на стул.

Джо через стол протянул нам руки.

— Помолимся сначала — предложил он, низко опустив голову.

Я посмотрела на Чарли. Что еще за хрень?

Он пожал плечами.

— Возблагодарим Господа за даруемую нам… — начал Джо и вдруг остановился.

Он посмотрел на нас. Склонив головы, мы повторяли его слова.

— Я же пошутил, — засмеялся он и, взяв краба, отломил переднюю клешню. — Просто шутка!

Чарли тоже засмеялся, а я нет. Ублюдок, подумала я.

Я ушла в себя, весь вечер молчала и только пила — мы все пили, никто не считал сколько. Злость, как кислота, разъедала меня изнутри, когда я видела, как быстро он осваивается в своем настоящем, как он доволен и даже счастлив в нем. Не знаю, почему я так на это реагировала. Наверное, врач сказал бы, что это нормально. Мы платили ему деньги за такой диагноз.

Чарли под столом погладил меня по ноге, стараясь подбодрить; он смотрел на меня и улыбался,

радуясь наполненному работой дню и их новому союзу. Джо вдруг перестал жевать и прижал руку ко рту; мне показалось, что его сейчас стошнит. Чертов панцирь, подумала я, еще один сломанный зуб.

— Выплюни, — посоветовала я.

— Все в порядке.

— Ты ведь раньше любил крабов.

Он вытянут руку, призывая меня замолчать. Я уже ненавидела этот новый жест, эту ладонь у меня перед лицом.

— Ты любил крабов, — упрямо повторила я. — Ах да, я же забыла: мне не разрешается напоминать тебе, что ты любил. Нельзя на тебя давить.

— Элл, прошу тебя!

Он так и сидел замерев и держал руку у рта; его глаза были закрыты, словно он не хотел видеть меня и говорить. Я встала, отвернулась и отошла к раковине.

— Я, черт возьми, больше не могу это выносить, — тихо сказала я и налила в стакан воду из-под крана.

— Элли, все нормально, — вмешался Чарли.

— Ничего не нормально. С меня хватит.

Он встал, шумно отодвинул стул и подошел ко мне. Хотел взять меня за руку.

— Отвяжись, Джо.

— Ладно. — Он отошел.

— Для тебя все очень просто, да? Ты и не собираешься бороться. Тебе все равно. Тебе ничего не интересно. И мы тебе неинтересны. И тебе наплевать, что было раньше. Ты, черт возьми, шутишь!

— Мне не наплевать.

— Перестань, Элли, — попросил Чарли.

— Мне так многое надо тебе рассказать, а ты ни о чем не спрашиваешь!

— Пойми ты, что я не знаю, с чего начать.

— Ты просто начни! Просто начни, твою мать! Спроси о чем-нибудь. Все равно о чем.

Он стоял и ничего не говорил, молча смотрел на меня. Опять прижал руку ко рту, закрыл глаза.

— Элл…

— А хочешь, я сама начну? Слушай. Ты любишь бананы. И хорошо прожаренную яичницу. Ты любишь плавать в океане и не любишь — в бассейне, ты любишь авокадо, но только без майонеза, любишь молодой салат, и грецкие орехи, и бисквитные пирожные, и финики, и виски — как ни странно, не односолодовый, а купажный, — и еще ты любишь «илинговские» комедии [34] , и пасту «Мармайт» [35] , и сдобные булочки, и церкви, и благословения и одно время даже собирался стать католиком, после того как сходил на мессу с Элиотом Болтом. Ты любишь мороженое, но только не клубничное, жареную баранину, но только с кровью, и первую листовую свеклу. Еще ты любишь идиотские яхтенные мокасины, рубашки без воротника, оранжевые джемперы с круглым вырезом; ты любишь Оксфорд больше, чем Кембридж, Де Ниро больше, чем Аль Пачино и…

34

«Илинг» — старейшая британская киностудия, действует в лондонском пригороде Илинг с 1931 г.; наиболее известна комедиями, снятыми в 1947–1956 гг.

35

Пищевая паста из концентрированных пивных дрожжей с пряностями.

Я замолчала и посмотрела на него. Его глаза были закрыты, а по лицу катились слезы.

— Спроси меня о чем-нибудь, — попросила я.

Он молча помотал головой.

— Ты болел корью и ветрянкой. У тебя была одна девушка. Дана Хэдли. Ты сломал три ребра. И палец. Дверью, а не когда играл в регби. Ты не любишь изюм и орехи, когда они в шоколаде, а в салатах любишь. Ты не выносишь хамства. И невежества. И несправедливости, и нетерпимости. Спроси меня о чем-нибудь!

Он покачал головой.